Севера.
Вскоре после этого Старый Дедушка Хол и его супруга Тия отправились в путешествие. Небо было ясное, вокруг царила тишина. Ни ветерка, ни облачка. Самоуверенный король понадеялся, что со стороны природных стихий ему и его спутникам ничто не грозит. Но северные божества избрали именно тот день и час для того, чтобы ему отомстить.
Король с супругой и их эскорт, проехав по снежной дороге всего каких-нибудь несколько десятков миль, были застигнуты в пути жесточайшей бурей, какой не помнили даже старожилы этих мест.
С небес посыпался снег. Он падал, и падал, и падал огромными хлопьями, и свет померк, и вокруг ничего не стало видно, кроме снега. Он был всюду – вверху, внизу, спереди и сзади, и в этой мгле спутники Старого Дедушки Хола и его супруги потеряли королевскую чету из виду. А король, хотя он прежде исходил и изъездил свои владения вдоль и поперёк и знал, казалось, каждую пядь своей укрытой льдом и снегом земли, в тот ужасный день сбился с пути и перестал понимать, где находилось небо, а где объятая холодом тундра, где восток, а где запад.
И тогда Старый Дедушка Хол и Тия, обнаружив на своём пути просторную и сухую пещеру, решили укрыться в ней от непогоды. Но северные божества, ещё пуще разозлившись на короля, которого вознамерились уничтожить, устроили так, что вход в пещеру тотчас же завалило снегом, который всё продолжал падать с небес, и вскоре у отверстия вырос целый обледенелый сугроб. Старый Дедушка Хол и Тия оказались замурованы в пещере. Сквозь трещины в верхних её сводах внутрь проникал воздух и узкие лучи тусклого света, которые тонули во мраке этой каменной гробницы.
Час проходил за часом, день за днём. Пленники не знали, сколько времени длилось их заточение в полутёмной холодной пещере. Никакой пищи у них не было. Жажду они утоляли, жуя снег и лёд. Но снежная буря не стихала, и вскоре король и Тия так ослабели, что едва могли подняться на ноги. Никто не знал, где они, и надежда на спасение их покинула.
Поначалу они о многом говорили друг с другом. Мечтали, как вырвутся из своего заточения, как будут жить дальше. Они говорили о своей вечной любви друг к другу, о будущих детях – красивых и сильных сыновьях, наследниках трона, которых Тия родит супругу. И оба час от часа продолжали терять силы. Не раз Старый Дедушка Хол подумывал о том, не попытаться ли им пробить корку смёрзшегося снега у входа в пещеру, чтобы выбраться наружу. Но что их там ждало? Метель не стихала, и найти дорогу домой было невозможно. Они оба замёрзли бы насмерть на ледяном ветру.
Прошло ещё несколько дней, и наконец король сказал супруге:
– У нас нет иного выхода. Чем погибать здесь от голода, не лучше ли выбраться наружу, не разумней ли будет попытаться отыскать наш дворец, пройти сквозь бурю назло стихиям?
– Я слишком слаба, чтобы идти, – вздохнула Тия. Она говорила правду: от голода она стала почти невесомой, и очертания её тела едва угадывались под тяжёлыми одеждами из пушистого меха. – Мне не вынести тягот этого долгого пути под колючим ветром со снегом. И тебе тоже его не одолеть. Ты должен остаться здесь, пока не кончится ураган.
– Не могу я ждать! – возразил ей король. – Мы с тобой вконец истощены. Ещё немного, и нам обоим будет не миновать голодной смерти.
– Это не совсем так, любовь моя, – слабым голосом отвечала ему Тия. – Я могу в самое ближайшее время умереть от истощения, это правда. Но моя смерть мало что в мире изменит. – Глаза королевы сверкнули и заискрились, почти как прежде. – Вот если ты погибнешь без пищи, то всё твоё королевство останется без правителя, а все подданные осиротеют. Это будет огромной потерей для множества людей, для всего бескрайнего севера. Тебя ждёт великое будущее, супруг мой! Ради него я готова на любые жертвы...
– Но не я! – воскликнул король. – Не говори так, Тия. Даже не помышляй о том, чтобы жертвовать собой ради меня и моих подданных. Я не смогу жить без тебя!
Слова Старого Дедушки Хола придали сил его угасавшей супруге. Она приподнялась со своего каменного ложа и сказала ему:
– Ах, оставь, любимый! Ведь всё это только красивые слова, и ничего более. Ты будешь жить дальше, даже если меня не будет рядом. Ты станешь великим королём великой страны. Той земли, которую глупцы зовут Ледяной пустыней. Но что они о ней знают? И много ли им известно о нас с тобой? Ведь они даже не представляют себе, какой ослепительной белизны бывает снег в глубоких каньонах, сколь совершенна форма любой из снежинок, какая благословенная тишина царит над суровой тундрой. Ни о чём подобном они и понятия не имеют. И о нас с тобой не ведают. Но ты, мой король, обо всём этом им расскажешь. Чтобы они узнали и поняли нас.
– Мы вместе это сделаем! – решительно заявил король. – Поднимайся и давай уйдём отсюда. Я тебе помогу. – Он говорил с ней тоном, не допускающим возражений, а между тем им обоим было ясно, что ему не под силу не только помочь ей подняться, но даже привстать самому. Ещё несколько часов без пищи, и с ним будет покончено.
Но королева не желала с этим мириться. И она сказала, вложив в свои слова всю любовь и нежность, какую к нему питала:
– Ты совсем ослабел, ненаглядный мой. Ещё немного, и тебя уже ничто не спасёт от голодной смерти. И жизнь покинет твоё тело. А я... возможно, и переживу тебя, но совсем ненадолго. Это несправедливо! Слишком многим людям ты нужен живым! – Она улыбнулась. Это была последняя её улыбка, адресованная Старому Дедушке Холу. – Говорила ли я тебе когда-нибудь, как сильна моя любовь к тебе?
– Сотню, тысячу раз.
– Значит, это будет тысяча первый. Женское тело создано для дарования жизни детям, но моё послужит той же цели на иной лад: оно подарит жизнь тебе, любимый. Оно её сохранит.
Старый Дедушка Хол вскрикнул от ужаса, но не успел остановить руку своей любимой супруги – та быстрым и изящным движением полоснула себя по горлу кинжалом Льдинка. Король не верил своим глазам. На миг к нему вернулись силы, и он принялся трясти безжизненное тело и ругать свою умирающую жену последними словами (о чём он потом горько пожалел) и называть её ласковыми прозвищами, какие дал ей при жизни (и которые никогда больше не повторил). Из рассечённого горла королевы поднимался пар. И, видя, как угасает свет в её глазах, как тускнеет их бриллиантовый блеск, он сказал ей:
– Я знаю, ради чего ты это сделала. Ты хочешь, чтобы я такой ценой сохранил свою жизнь. Но этого не будет! Не бывать этому!
– Если любишь меня, живи... – коснеющим языком произнесла Тия. И её не стало.
Король любил её больше жизни. И вот она, не раздумывая, лишила себя жизни ради него. Она умертвила себя, чтобы он мог насытиться её плотью и остаться в живых.
Король не мигая смотрел на её мёртвое тело, распростёртое на каменном полу пещеры. Он провёл так целый день, не сдвинувшись с места. А после... А после почувствовал такой лютый, такой страшный голод, какого не испытывал ещё никогда. И слабость... Даже рукой шевельнуть ему теперь удавалось с трудом. Кинжал с полупрозрачным лезвием был на полу, между ним и мёртвым телом королевы. Кинжал, которым можно было убивать и ранить...
И резать мясо...
И кромсать плоть той, которую любил больше жизни...
– Нет! – вскричал король в безумном порыве. – Никогда! Ни за что на свете! Пусть лучше я умру!
Но всё закончилось тем... тем... что он не умер.
Отрезая ломти её плоти, насыщаясь ими, он говорил себе, что делает это, лишь выполняя её последнюю волю, лишь ради того, чтобы жертва её не оказалась напрасной. Поедая сырое человеческое мясо, он убеждал себя, что пошёл на это, только чтобы почтить её память. Но в глубине души он знал, что просто пытается спастись, стремится любой ценой избежать смерти, боясь оказаться за той чертой, которую с лёгкостью переступила его любимая, страшась очутиться там же, где отныне обитала она. Жажда жизни взяла в нём верх над всеми другими чувствами, и ради того, чтобы остаться в живых, он готов был пойти – и пошёл – на всё...
Сердце своей жены он съел в последнюю очередь. Король не ожидал, что оно окажется таким жёстким, что разгрызть упругую плоть этого средоточия любви и нежности будет так непросто. Но ему это в конце концов удалось. И тогда он ощутил в своём истощённом теле небывалый прилив сил. Их стало у него даже больше, чем было прежде. Шторм начал стихать, но снегопад всё ещё продолжался. Старому Дедушке
