И я преломил хлеб с королевским семейством. Нет, вы только вдумайтесь, вслушайтесь в звучание этих слов: я преломил хлеб с королевским семейством!
Еда, которую нам подавали, была такая, что я чуть с ума не сошёл от наслаждения, честное слово! Сколько новых открытий, сколько потрясений! Вот, например, мясо, которое я сперва только пробовал маленькими кусочками, а после, осмелев, стал поглощать с большой жадностью, оказалось таким нежным, что буквально таяло во рту. Я же привык считать, что оно бывает только жёстким, как подмётка, и прожевать его может лишь тот, кто молод и имеет во рту полный набор здоровых, крепких зубов. Или взять вина. До чего же тонкий, изысканный вкус отличал все их сорта. Мне ни разу в жизни не доводилось пробовать ничего подобного. Много я отведал разных фруктов, о которых прежде даже не слыхал, а какую чудную нам подавали рыбу, какие сласти, какие ароматные прохладительные напитки!
Атмосфера за столом была самая что ни на есть непринуждённая. Король и королева, не говоря уже об Энтипи, держались со мной мило и просто, как с равным. Мы ели. Мы болтали. Мы весело смеялись, вспоминая наши с принцессой приключения, которые теперь, когда мы их благополучно пережили, казались чем-то далёким и не вполне реальным. Время летело незаметно. Но только я ни на минуту не забывал о гобелене, который висел как раз за моей спиной и, как верили все, кроме меня самого, олицетворял мой беспримерный подвиг.
– Знаете, Невпопад, я пережила минуту настоящего торжества, поймав на себе ваш взгляд – растерянный и озадаченный, – когда вы подошли к нашему столу, – сказала Энтипи.
– Очень рад, что сумел вам угодить, – ответил я с полупоклоном.
– Я, по правде говоря, очень рассчитывала вас удивить. А то вы, поди, уже вообразили, что знаете меня как свои пять пальцев. Ни одной девушке на свете это не пришлось бы по вкусу. А тем более – принцессе.
– Больше всего меня поразил и сбил с толку цвет ваших волос, – признался я. – Вот не ожидал, что после... после горячей бани они станут такими светлыми.
– Вам нравится их цвет?
– Очень. Но неужели это и правда результат одного лишь...
– Обычная практика, – усмехнулась Энтипи, – принятая в королевских семьях. – Нам служат плетельщики, специализирующиеся в совершенствовании внешнего облика. Одни умеют придать глазам выразительность и блеск, другие слегка изменяют форму рта и очертания подбородка, третьи занимаются исключительно причёсками, цветом и густотой волос.
– Понятно. Вы, значит, велели плетельщице перекрасить ваши волосы при помощи колдовства. Очень мило.
– Я далеко не в первый раз прибегла к её услугам, – хихикнула Энтипи.
– И ты полагаешь, – с мягким укором обратился к ней король, – что Невпопад только для того здесь и находится, чтобы обсуждать твои причёски. Нет, дитя, поверь, у нас с ним есть дела поважней. – Он начал вставать со своего роскошного кресла, которое слуга поспешно отодвинул назад.
Поднявшись на ноги, его величество кивнул трубачам, которые уже довольно продолжительное время скучали на своём помосте, и те сыграли несколько тактов марша, после чего по знаку Рунсибела опустили трубы и, как и все остальные, кто был в зале, выжидательно повернулись к нашему столу.
– Мои дорогие и многоуважаемые рыцари, лорды и леди, оруженосцы и воины! – проникновенно произнёс Рунсибел. – Как всем вам известно, мы собрались здесь для того, чтобы отпраздновать несколько важных и радостных событий. Прежде всего это совершеннолетие нашей возлюбленной дочери Наталии Томазины Пенелопы, для краткости именуемой Энтипи.
Принцесса встала и церемонно поклонилась гостям. Те приветствовали её аплодисментами. На всех лицах, обращённых к юной наследнице трона, цвели ласковые улыбки. Я подумал, что, очутись здесь благочестивые жёны, они вряд ли приняли бы участие в общем ликовании. Наверняка ни одна из них не улыбнулась бы Энтипи, да и аплодировать ей не стала бы...
– Но возвращение принцессы под родной кров, – продолжал его величество, – стало возможным лишь благодаря самоотверженным усилиям одного из оруженосцев. Не по годам мудрого, на удивление отважного, на редкость изобретательного защитника и спасителя нашей дочери... Невпопада!
И снова гром аплодисментов. Я вскочил на ноги и поклонился присутствующим. Поглядел на них сверху вниз и приготовился к тому, что на меня накатит волна ненависти и презрения к этим знатным дамам и господам, к цвету рыцарства. Но ничего подобного не произошло. Я прислушался к себе. В душе моей не было и тени неприязни к этим людям. Я себя чувствовал... очень даже здорово.
Вернее, я был просто счастлив до глубины души, всё во мне ликовало.
Король обогнул стол и встал у края подиума лицом к своим гостям. И сделал мне знак приблизиться. Я повиновался.
– Не могу не упомянуть также и о том, что этот юноша спас жизнь не только принцессы... но и мою! И сделал он это следующим образом: уговорил меня, вашего сюзерена, переодеться в платье шута и притвориться помешанным, выставив себя в таком виде на всеобщее обозрение...
Мне вдруг стало зябко. В тоне, каким его величество это произнёс, слышалась угроза. Я покосился на королеву и Энтипи. Лица обеих были непроницаемы.
А король продолжил ещё более жёстко:
– Этот юнец велел мне взобраться на высокую крепостную стену Терракоты, где я стал отличной мишенью для вражеских стрел, и исполнить куплеты такого скабрёзного содержания, что я ни за что не отважился бы повторить их в присутствии моей супруги. И пока я таким образом проводил время, он... со всех ног кинулся в лес. О боги...
– Короче говоря, под предлогом спасения моей жизни этот молодчик предложил мне разыграть из себя умалишённого, а сам удалился в безопасное место, под густую лесную сень. Ему было плевать, как я выгляжу, какому риску себя подвергаю. Главное, что его заботило, – собственная шкура, которую он бросился спасать. С этими словами король обнажил меч. Всё закружилось у меня перед глазами. Обильная еда, которой я только что с аппетитом насыщался за монаршьим столом, приготовилась совершить обратный путь по моему пищеводу. Объятый ужасом, я покачнулся и, чтобы не упасть, опустился на колени. Ноги меня просто отказались держать. Я вскинул голову, в немом страхе уставившись на сверкающее лезвие меча, который Рунсибел занёс над моей головой...
Только теперь я понял, что мытьё и переодевание, и банкет, и любезность королевской семьи – всё это было лишь шуткой. Жестокой шуткой, объектом которой стал ваш покорный слуга. Небось все до единого гости, и комедианты, и даже слуги заранее знали, что я – всего лишь жертвенный агнец, ведомый на заклание. Мне же это стало известно лишь теперь, когда о попытке спастись и думать нечего. Ловко они всё это разыграли! Выходит, я был как нельзя более близок к истине, когда сравнил себя с цыплёнком, которого старый камердинер собрался сварить в лохани с горячей водой и подать к пиршественному столу. Вот сейчас король размахнётся как следует и четвертует меня...
Я наклонил голову, чтобы не видеть, как он это проделает, и вдруг лезвие плашмя коснулось сперва одного моего плеча, потом другого, и Рунсибел торжественно произнёс:
– Мы все в неоплатном долгу перед тобой, юноша! А потому за твоё беспримерное мужество, за героизм, находчивость и самоотверженность в служении короне... сим произвожу тебя в рыцари и нарекаю сэром Невпопадом... – Тут он запнулся и вопросительно взглянул на Беатрис, но та лишь плечами пожала.
И тогда я, сам не свой от счастья, что, в очередной раз приготовившись к смерти, чудом уцелел, хрипло подсказал:
– Из Ниоткуда...
– Невпопадом из Ниоткуда! – провозгласил король с едва заметной ласковой усмешкой.
Я не сразу поднялся с колен. Ноги ещё плохо мне повиновались после пережитого. И потому большую часть оглушительных аплодисментов, грянувших со всех сторон, как только его величество изволил умолкнуть, выслушал в этой смиренной позе. Энтипи поспешила мне на помощь, и я с радостной готовностью схватился за её узкую ладонь, чтобы подняться и выпрямиться во весь свой невеликий рост.
От волнения и внутреннего ликования меня аж в жар бросило. Я скользил по лицам собравшихся затуманенным взором, и счастливая, торжествующая улыбка помимо воли раздвинула мои губы. И вдруг...
