неизбежного разоблачения, а избранником судьбы, достойным всех милостей, которыми она его одарила. Выходит, всё именно так и обстояло: несмотря на низкое происхождение, на трагические обстоятельства, при которых я был зачат, на безрадостное нищее детство, я пробился наверх, на самый-самый верх, и судьба мне в этом благоволила. И теперь я с чистой совестью, без всякого чувства вины могу пожинать плоды наших с ней усилий.
Энтипи, не подозревавшая, что я говорил сам с собой, простонала «да» мне в ответ.
Она обвила мои бёдра ногами, и я приник к ней, стал покрывать страстными поцелуями её лицо, шею, ложбинку между грудями. Тела наши слились воедино, и Энтипи хрипло, прерывисто задышала, а я смотрел и не мог насмотреться на её лицо... На нём появилось новое, прежде мной не виданное выражение – то была уже не самовлюблённая принцесса, а юная женщина, безраздельно принадлежавшая мне одному. Я был полновластным хозяином не только её тела, но и души. В этот миг призрак Тэсита навсегда нас покинул, он с протяжным и жалобным стоном унёсся в бескрайнюю высь неба...
Сжимая в объятиях Энтипи, которая, как и я, изнемогала от страсти, я видел перед собой феникса, языки пламени, плясавшие вокруг сказочной птицы. Из неистового огня, который охватил нас обоих, рождалось нечто не менее прекрасное и великое, чем царственная птица. То была любовь, которую я ощутил в своём сердце, когда в пароксизме страсти выкрикнул её имя. Она тоже звала меня по имени, и голос её звенел и прерывался от любви...
–
– Давно пора, чёрт возьми, – простонала она, и волна наслаждения подхватила нас и понесла в бескрайнюю пучину на своём пенном гребне.
Проснувшись, я тотчас же зажмурился от яркого света, который лился в спальню сквозь незашторенные окна. Голова принцессы покоилась на моём плече. Пушистое одеяло почти целиком сползло на пол, и лишь край его прикрывал бёдра и стройные ноги Энтипи, верхняя часть её тела была обнажена. Я залюбовался её маленькой, упругой грудью. Между прочим, у принцессы, при всей хрупкости её сложения, мускулатура была развита неплохо... что она и доказала на практике во время наших ночных акробатических упражнений... Боже, её высочество оказалась просто ненасытной...
А ещё... она и впрямь до вчерашнего вечера была невинной.
Осмысливая эти открытия, я погладил её по белокурым волосам. Она улыбнулась во сне и ещё тесней ко мне прижалась. И я принялся мечтать.
Я мечтал о совместной жизни с Энтипи. Могли бы мы с ней быть счастливы? Мне было трудно ответить самому себе на этот вопрос. Ведь принцесса малость не в себе. Можно ли доверять человеку, который не вполне отвечает за свои поступки? Хотя, если разобраться... Я по крайней мере твёрдо знал об этой её особенности и не питал на счёт её высочества никаких иллюзий. Мне следовало, находясь с ней в постоянном и тесном общении, всё время быть начеку – и только. Не так уж это и сложно, в конце концов. Я что имею в виду: вот взять, к примеру, Астел. Уж та-то была нормальной во всех отношениях. И бросилась мне на шею, завлекла в свои объятия, а после ограбила и чуть не убила. Вот чем обернулось моё доверие к ней. С Энтипи же о доверии и речи быть не может. Единственное, что не подлежало сомнению, это как раз то, что она неизменно заставляла сомневаться в себе. В этом была пусть извращённая, но всё же логика.
Я размечтался о том, как здорово было бы однажды взойти на трон. Рунсибел и Беатрис ведь не вечные. К тому же они так настойчиво подталкивали меня к мысли, что я как раз тот самый герой, портрет которого выткан на гобелене и который должен стать правителем Истерии. Быть может, выдав за меня свою дочь, они через какой-нибудь десяток лет уйдут на покой, а бразды правления вручат нам, то есть мне? И я, Невпопад, стану полновластным хозяином огромной процветающей страны. Или на худой конец помощником Энтипи в нелёгком деле управления государством.
Я зримо представил себе, как Морнингстар по моему приказанию двадцать раз обегает вокруг крепости – в полной боевой амуниции. И так каждый день.
Я мечтал о том, как все станут бояться и уважать меня, как я буду упиваться своей почти безграничной властью над всеми без исключения жителями Истерии. Как я в торжественной обстановке объявлю себя
Давно уже я не ощущал в себе такой полноты жизни, такого прилива сил. Просто-таки другим человеком себя почувствовал.
Энтипи во сне перевернулась на бок и забросила ногу мне на бедро. Бедняжка, наверное, озябла. Но угол одеяла, которым принцесса была укрыта, от этого её движения с тихим шелестом сполз на пол, и я залюбовался её стройными, тонкими ногами, округлыми ягодицами. И усмехнулся про себя.
Какие ещё мне нужны доказательства того, что мы должны принадлежать друг другу, что мы друг для друга созданы? Ведь вот оно – родимое пятно у неё на бедре, в точности такое же, как у меня, – язычок пламени...
Надо же, какие на свете бывают совпадения. Глядя на эти одинаковые отметины на наших телах, можно подумать... что мы состоим в родстве.
Мне стало трудно дышать. Кожа покрылась мурашками.
Родовая отметина... точная копия моей... знак принадлежности к одной семье, свидетельство близкого родства...
Я всмотрелся в её лицо, и наихудшие мои опасения подтвердились. Как же я мог прежде этого не замечать?! Такие знакомые черты...
В памяти моей один за другим стали возникать разрозненные эпизоды нашего с ней недолгого общего прошлого... необъяснимые совпадения... Теперь только всё встало на свои места. Недаром же королева отправила за ней именно меня, мне одному поручила с ней подружиться. Она материнским инстинктом поняла, что мы с Энтипи сумеем найти общий язык, что мы во многом так похожи... До меня наконец дошло, почему единороги приходили в исступление, стоило нам только проявить нежность друг к другу. Тогда я ошибся, решив, что они собирались отомстить мне за Тэсита, за то, как я с ним поступил. Но дело было в ином: эти легендарные животные знали, что союз между нами стал бы не чем иным, как гнусным кровосмесительством... Боги, она сама вечером сказала, что у неё от природы волосы того же цвета, что и мои... Она похожа на меня, как... Как сестра...
Я так жутко, так отчаянно взвыл от ужаса, что, не сомневаюсь, даже Тэсит, лёжа в своей пещере в Приграничном царстве, услыхал этот крик, и мёртвый его рот изогнулся в злорадной усмешке, а губы прошептали: «Поделом же тебе!»
30
Мой истошный вопль не просто разбудил Энтипи, он буквально смёл её с постели.
Она взглянула на меня с тревогой. О боже, её лицо... Которое так походило на моё! Как я мог сразу этого не заметить? А где, интересно, были глаза у всех окружающих? Я продолжал вопить как резаный, как буйнопомешанный. Понимаете, просто перестал собой владеть.
Энтипи решила, что во сне мне привиделся кошмар.
– Невпопад, любовь моя, всё хорошо!
Лучезарно улыбнувшись, она подошла ко мне, а я от неё отпрянул, вытаращив глаза так, что они едва из орбит не вывалились. Принцесса погладила меня по щеке и потянулась было, чтобы запечатлеть на ней нежный утренний поцелуй, но это исторгло из моей глотки ещё более пронзительный крик. Не переставая визжать и завывать, я бросился к кровати, сорвал с неё кружевную простыню и завернулся в неё. Я старался держаться как можно дальше от принцессы.
– Невпопад, опомнись, ты же ведь уже проснулся, день на дворе, тебе приснилось что-то страшное, но это, к счастью, был только сон!
И как, скажите на милость, я мог объяснить ей, что кошмар обрушился на меня вовсе даже не во сне, а вскоре после пробуждения?
Как и следовало ожидать, через несколько секунд дверь содрогнулась под ударами чьего-то тяжёлого кулака. Шутка сказать – жених принцессы вопит спросонок, как банши, надо же выяснить, что с ним такое приключилось. Но мне было решительно наплевать, насколько это происшествие может навредить моей репутации при дворе.
Энтипи стянула с кровати вторую простыню и закуталась в неё с ног до головы. Чётким, размеренным
