Старина Норман подвел нас к большому костру, у которого сидели африканцы. Они глядели, как мы приближаемся. Двое рабочих варили кашу в пяти котлах. Тридцать пять обвиняемых глядели на нас, озаренные беспокойным огнем костра. Томпсон уставился на них, уперев руки в бока.
— Который?
— Вон тот, — показал старина Норман.
Браконьер опустил глаза.
— Эй, ты! — Томпсон гневно посмотрел на него.
Браконьер поежился.
— Почему ты не выследил носорожиху и не добил ее?
Браконьер молча глядел себе под ноги.
— Тебе известно, как глубоко врезался трос? Он в самую кость врезался! Много месяцев она не могла ходить, как следует, а бежать и подавно. Тебе ничего не стоило бы выследить и добить ее! Ты этого не сделал. Почему?
Браконьер молчал.
— Потому что ты лентяй! — кричал Томпсон. — Потому что не хотел возиться! Пусть животное мучается, лишь бы тебе было меньше хлопот!
Томпсон давил взглядом браконьера. Его подмывало сказать еще кое-что, объяснить этому бессовестному подонку, что он, Томпсон, хотел бы сделать с ним: затянуть петлю вокруг его окаянной ноги до самой кости, пусть бы он так помучился. Сказать это и еще кое-что, но он предпочел воздержаться, пусть суд разбирается.
— Живодер, бессовестный сукин сын!
Старина Норман рассказал о каждом — что за кем числится. Вон тот — колдун. Ежегодно в засушливый сезон являлся на Руйю со своими ловушками. Заодно делал бизнес, читал заклинания над ловушками других браконьеров. Считалось, что он еще и заклинатель дождя. Большая шишка по масштабам Руйи. Никто из местных не даст показаний против колдуна, но это роли не играет, Норман взял его с поличным. А этот вот — оружейный мастер. Чинит ружья всем желающим. Недурно зарабатывает.
Но старина Норман, сверкая очками в свете костра, метил выше этих подонков. Он получил от браконьеров кучу сведений о стоящих за ними заправилах, мерзавцах из мерзавцев, и теперь намеревался добраться до них. Дайте только срок.
— Так-так, — злорадно произнес негодующий Томпсон, подбоченясь. — Чертовски приятное зрелище, верно?
Что говорить, сердце радовалось при виде сидящей вокруг костра приунывшей компании, надежно скованной друг с другом наручниками. Очень приятное зрелище. Полицейские «лендроверы» и палатки, стучащие машинки, разложенные на брезенте сотни ловушек, огнестрельное оружие и прочие экспонаты, куча свидетелей и люди вождя Масосо, собравшиеся в ночной час у ярких костров посреди африканского буша, — все это являло собой очень внушительную, утешительную и приятную картину.
Это была наша последняя ночь на Руйе, и мы перестали огорчаться, что не смогли взять большого белого носорога.
Часть пятая
Глава двадцать третья
На другой день еще до рассвета Томпсон скомандовал: «Подъем! Вука! Подъем!» И мы соскочили с походных кроватей, нимало не сожалея о том, что это наш последний ранний подъем. По высокой траве мы прошли с фонарями к загону, чтобы перегнать в клетки последних носорогов для переброски в Гона-ре-Жоу. Было холодно, было темно, и фонари озаряли ярким желтым светом высокую траву и надежный загон, и носороги, заслышав нас, принялись сопеть и пыхтеть и бросаться на жерди, но, когда мы взобрались на верх ограды и яркий желтый свет пал на могучих, грозных серых зверей, стоявших на пыльной земле, они притихли, озадаченные сиянием шипящих фонарей. Брайтспарк Тафурандика, путаясь в траве, принес мне к загону кружку кофе, и лицо его говорило, что он сыт по горло этими подъемами ни свет ни заря во имя ловли носорогов. Я сказал ему, чтобы начал свертывать лагерь, чтобы снимал палатки и укладывал вещи в мою машину, а когда взойдет солнце, чтобы приготовил яичницу, оладьи и разогрел банку сосисок. Повар Томпсона тоже принес ему кружку кофе, и в свете утренней луны было видно, как всюду снимают палатки. Лица у всех были очень сонные. Мкондо и второй водитель подогнали к загону ревущие дизелями и освещающие фарами буш тяжелые грузовики с клетками.
Вдоль северной стороны квадратного загона была вырыта длинная отлогая яма; грузовики с клетками спустились в нее задним ходом так, что кузов оказался вровень с земляным полом отсеков. Клетки сколотили из самых прочных брусьев, укрепили стальными скобами и оснастили запорами; каждая клетка обошлась в триста фунтов стерлингов. Длина — три с половиной метра, высота — два с половиной, ширина — метр двадцать, так что, войдя внутрь, зверь уже не мог развернуться. Стенка, у которой будет голова носорога, скошена вперед так, чтобы рог скользил вверх, не находя опоры, если зверь, пытаясь вырваться, начнет бодать ее. У первых клеток стенки с обоих концов сделали вертикальными, и уже через несколько километров пути голова носорога высовывалась наружу в пробитую брешь.
Загон открывался в два коротких прохода, длина и ширина которых соответствовали размерам взрослого носорога, и, как только грузовики стали на место, рабочие, подбадривая друг друга криками, столкнули тяжеленные клетки с грузовиков и подтащили к проходам. Уже рассвело, когда клетки встали как надо и Томпсон начал отрабатывать маневр с дверью.
Широкую дверь клетки открыли в проход и привязали к ней длинную толстую веревку, за которую взялись два десятка рабочих.
— Готовы? — крикнул Томпсон.
Двадцать рабочих выстроились гуськом за клеткой, словно собираясь состязаться в перетягивании каната.
— Донса! — скомандовал Томпсон, рабочие потянули, и широкая дверь захлопнулась с громким стуком.
— Нет, нет, нет! — крикнул Томпсон. — Вы тянете, словно старые бабки! Вроде бы не первый раз переводим чипимбири в клетки, а вы тянете, будто старухи! Пока вы будете вот так закрывать дверь клетки, чипимбири успеет ее снова распахнуть, а если он испугается, вы его туда уже не заманите!
Он сердито уставился на них.
— Бабки старые!
Они ухмылялись, белые зубы сверкали в желтом свете фонарей и утренней зари. Небось радовались, что скоро избавятся от нас. Только обещанное пиво вдохновляло их тянуть канат.
Томпсон с досадой распахнул дверь.
— Повторим… Донса!
Рабочие налегли изо всех сил, торопливо переступая назад, и дверь с грохотом захлопнулась, и они натянули веревку, не давая двери открыться. Томпсон воткнул болт в ушки и повернулся к рабочим.
— Вот так! Почему сразу правильно не сделали, ждали, когда я накричу на вас? Дружней надо, ясно?
После репетиции мы сделали перерыв на завтрак. Солнце только-только выглянуло из-за горизонта. Я пошел обратно на свою площадку; она выглядела голой, тоскливой и неприглядной: палатки сняты, вещи разбросаны… Брайтспарк Тафурандика попытался навести какой-то порядок, поставив у костра складной стул и стол с моим завтраком. Я сел и принялся за еду, поглядывая кругом. Приятно было погреть у костра озябшие ноги, приятно сидеть на солнышке за столом, и теперь, когда настало время уезжать, мне взгрустнулось. Нам неплохо жилось на Руйе, мы поймали много чипимбири и каждый раз радовались своему
