– Ты любишь все тщательно планировать, да? – Грейс облизала пальцы. – Я бы не удивилась, если бы оказалось, что именно ты распустил слухи о твоем выступлении! Ты мог это сделать лишь для того, чтобы посмотреть, кто придет, а потом втайне посмеяться над ними под своей фальшивой бородой! Он поднял бровь.
– Ты действительно так обо мне думаешь? Эта мысль мелькала в твоей голове, когда ты сидела на складном стуле в рыжем парике и ждала?
– Ты даже не представляешь, как я жалею об этом парике и шляпе, Декстер!
– Я просил тебя не называть меня Декстером.
– А как же мне тебя называть?
– Иди сюда! Давай займемся делом среди шоколадных крошек!
Она остро почувствовала его силу, когда он снова схватил ее. Пожалуй, он может без особых усилий бросить человека через всю комнату, так, что будешь лежать разбитый, весь в ссадинах, и гордиться тем, что одолел тебя именно он!
– Счастлива? – спросил он потом, когда они лежали рядом.
– Не знаю. – Теперь, когда ее пыл ослабевал, ей становилось стыдно за свою слабость. Ночью, идя по Стрэнд, она считала, что предпринимает сильные и решительные действия. Но не сила, а слабость привела ее к нему. Ему достаточно было поднять палец, чтобы заманить ее к себе в постель. Этого ключа оказалось достаточно, чтобы она появилась перед ним, как подарок на день рождения. – Я не знаю, что со мной делается.
– Ты хочешь, чтобы я сказал, что люблю тебя или что-то в этом роде? Секс – это не любовь. Не думал, что мне придется объяснять это такой светской женщине, как ты!
Она прислонилась к изголовью, укутала одеялом ноги и обхватила колени.
– Ты как-то сказал, что постоянно должен быть влюблен. Что любовь помогает нам чувствовать себя живыми.
– Проблема заключается в том, что ты слишком привыкла к тому, что в тебя влюбляются мужчины. Для этого в тебе достаточно очарования. Ты решаешь, что хочешь мужчину, щелкаешь пальцами, и вот он распростерт на полу перед тобой! Но подумай: ты действительно ждешь этого от меня? Ты действительно хочешь, чтобы я был таким?
Она еще крепче сжала колени, скукожившись как шарик.
– Я хотела, чтобы ты позвонил мне или прислал записку.
– Разумеется, хотела. Но разве ты не видишь, что так лучше? – Он взял сигарету со столика у постели.
– Лучше для тебя!
– Для нас обоих. – Он протянул сигарету и ей. – Грейс, ты влюблена в меня не больше, чем я в тебя! Если бы я действовал правильно, предсказуемо, я бы уже тебе надоел. Ты меня зло высмеяла бы в своей колонке: «Девушки, вы гораздо интереснее проведете вечер с его книгами, чем с ним». Я прав?
– Может быть. – Она выпустила кольцо дыма и погасила сигарету.
В третий раз все было медленно и как в тумане. Вероятно, на них повлиял алкоголь, но им казалось, что их тела находятся вовсе не в постели гостиничного номера. Им казалось, будто они парят в облаках. Ее взгляд пересекся с его взглядом, и она не могла позволить себе оторваться. У нее было такое чувство, что, сделав это, она упадет в бездну.
Когда-то это, должно быть, закончилось. Должно быть, они спали на ходу. Грейс видела во сне Маргарет, машинистку, ее завитые волосы, превратившиеся в змей. В ее сне присутствовал и Джон Крамер. Он играл на деревянной флейте, а волосы-змеи раскачивались в такт ее гипнотической мелодии.
Глава 5
– Садитесь, мисс Резерфорд.
Мистер Генри Пирсон не оторвал взгляда от своих бумаг.
– Спасибо, сэр.
Она села в гостевое кресло, разглядывая многочисленные миниатюры с изображением лошадей на коричневато-зеленых, обитых грубым сукном стенах. Входя в этот кабинет, она как бы погружалась в давно минувшую эпоху. Затхлый воздух, летающие частички пыли, скрипящие стулья – некая особая тишина, напоминающая тишину библиотеки.
Из комнаты, где она сейчас сидела, Грейс перенеслась в более яркую, солнечную перспективу. После довольно скромного завтрака в «Савое» они с О'Коннеллом ярким солнечным утром прошлись по набережной Виктории. Вспенивая сверкающую воду, мимо с деловым видом проходили груженые катера. Движение на реке было столь же оживленным, что и на дорогах, и мостах. Жизнь в Лондоне пульсировала, и Грейс поймала себя на том, что думает о крови, пульсирующей в ее артериях. Идя с О'Коннеллом, держа его за руку, она была на седьмом небе от счастья.
– Пустой человек. Из тех, кто проматывает деньги и возможности. – Это было сказано так громко, что Грейс подскочила. Голова мистера Генри по-прежнему была опущена.
– Простите, сэр?
– Три буквы. – Наконец он взглянул на нее поверх очков и поднял брови. Перед ним лежал газетный кроссворд.
Грейс вздохнула.
– Мот, сэр?
– Действительно! – Улыбка, слишком широкая для такого случая, исчезла с его лица через секунду- другую. – Это же очевидно, стоит только подумать!
Затем он снова опустил голову, предположительно, для того, чтобы записать слово в кроссворд, и все же она знала, что это не так. Он явно задумался над предстоящим разговором, предоставив ей смотреть на его пушистые викторианские бакенбарды. Его трость с серебристым набалдашником стояла на фарфоровой подставке в дальнем углу кабинета вместе с зонтом и странного вида предметом, который мог быть велосипедным насосом (только зачем он ему?).
Как странно было быть с О'Коннеллом в яркий солнечный день возле серебристой, манящей реки. Такому человеку, как он, следует обитать только в барах, ресторанах и в полутемных, прокуренных гостиничных номерах, где раздаются хриплый смех и вечерние ученые софизмы. И все же он был здесь, они были здесь, пара ночных созданий, разгуливающих ранним утром. Это казалось почти нормальным, почти естественным.
Мистер Генри положил карандаш и стал пристально разглядывать Грейс. Какая досада, что она не успела переменить вечернее платье! На такой случай у нее в офисе был запасной костюм, но сегодня она забыла, что он в химчистке. Придя на работу, как раз собиралась быстро сбегать за ним, когда в дверь постучала секретарша мистера Генри. Однако вчера она не видела сэра Генри... возможно, он ничего не поймет. Впрочем, она так пропахла дымом и была уверена, что вид у нее несколько бесшабашный. Да еще с некоей диковатостью во взгляде!
– Дорогая, я подумал, что вам, должно быть, надоели случайные или не такие уж случайные «беседы» с моим братом на тему вашей работы и общей дисциплины. Я подумал, что у вас, может быть, есть что сказать мне обо всем этом. Возможно, что-то в свое оправдание? А так как Обри настолько рассержен, что готов умыть руки, я решил заняться вами сам. – Говоря это, он сложил руки домиком, опустил, снова сложил.
– Но, мистер Пирсон...
Грейс с О'Коннеллом, взявшись за руки, шли вдоль реки. Она чувствовала их единение, их общность, становящуюся все более реальной. Ее уверенность росла вместе с любопытством. Под тенью моста Блэкфрайарс, где пахло гнилой древесиной, опилками, мертвыми телами, разлагающимися на иловом дне, и все это в сочетании с промышленными дымами и отдаленным запахом перерабатываемого сала, она стала расспрашивать о Крамере: выведывать у О'Коннелла его версию истории, как и предсказывал Крамер.
– Ева была уникальна, – ответил О'Коннелл. – Самая живая из всех, кого я знал. Жила только настоящим, поплевывая на последствия. Ты никогда не знал, чего от нее ожидать, потому что она сама не знала, какой будет в следующий момент. Она была моей первой любовью. Вероятно, она была моей единственной настоящей любовью.
