Должно быть, ответ был на моем лице.
Я вспомнил уютный стиль того дома на Квиринале, который, насколько я знал, был свадебным подарком Елене и Пертинаксу от Марцелла. Только богам известно, какие еще глупые предметы роскоши с неба сыпались на головы молодой пары от родственников и друзей. Мы с Гемином, наверное, записали некоторые из них. Изголовье кровати из черепахи. Бокалы из стекла, украшенного мозаикой. Золотые филигранные тарелки. Одеяла с экзотической вышивкой, под какими, наверное, спала царица Дидона. Столики из полированного клена. Кресла из слоновой кости. Подсвечники и канделябры. Сундуки из камфарного лавра… и бессчетные потрясающие наборы ложек.
— Марк, конечно, даже ты мог бы понять, что если дом — это все, чего я хотела, я никогда бы не развелась с Пертинаксом.
— Просто если реально смотреть на вещи!
Елена запрыгнула в свой паланкин раньше, чем я даже успел придумать, как попрощаться. Она сама закрыла дверь. Носильщики наклонились, чтобы взяться за шесты; я схватился за дверцу, желая задержать ее.
— Не надо! — приказала Елена.
— Подожди — мы еще увидимся?
— Нет; не нужно.
— Нужно!
Я жестом попросил носильщиков остановиться, но они подчинялись только приказам Елены. Когда кресло покачнулось, пока они поднимали его, я мельком увидел выражение ее лица. Она сравнивала меня с Пертинаксом. Довольно тяжело быть отвергнутой мужем, который слишком глуп, чтобы понимать, что он делал. Хотя поскольку ни одна дочь сенатора не имела решающего голоса в выборе мужа, то Пертинакс стал просто не имеющей значения записью в ее книге жизни, которую можно признать недействительной и вычеркнуть. Переключиться сразу после него на бесстыдного любовника, который просто использовал и бросил ее, — это была полностью ее собственная ошибка.
Конечно, я мог бы сказать ей, что это случается каждый день. Женщины, знающие жизнь, часто связываются с ненадежными мужчинами, чья верность длится столько же, сколько фальшивая улыбка, которая помогает затащить их в постель…
В отличие от Елены Юстины, большинство женщин себя прощают.
Как только я был готов стать абсолютно искренним, чтобы удержать ее, она задернула штору на окне и отгородилась от меня. Не нужно было спрашивать у Кумской Сивиллы, чтобы понять, что Елена собиралась навсегда исключить меня из своей жизни.
Вот так я и стоял, все еще с открытым ртом, чтобы сказать ей, что я ее люблю, а тем временем носильщики жестоко насмехались надо мной, унося свою хозяйку.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ИГРА НА АРФЕ В ГЕРКУЛАНУМЕ
ЗАЛИВ НЕАПОЛЯ
Июль
Может быть, ждешь ты теперь,
что здесь начнут извиваться.
На гадитанский манер в хороводе певучем девчонки,
Под одобренье хлопков приседая трепещущим задом?
XLII
Городок Геркуланум был очень маленьким, очень спокойным, и если там и жили интересные женщины, то они прятались за закрытыми дверями.
На улицах не было мусора. В Помпеях городскому совету пришлось выкладывать дорожки из камней, чтобы помочь пешеходам переходить через всякие сомнительные вещества, которые стекали с дорог и застаивались; советники Геркуланума делали ставки на более широкие тротуары — достаточно широкие, чтобы выдержать толпу продавцов горячих пирогов; вот только это место не принимало пироги. И в Геркулануме никогда не было видно мусора.
Я ненавидел Геркуланум. Там слабохарактерным жителям с высоким самомнением принадлежали изящные, тщательно прибранные домики. Люди жили на аккуратных маленьких улочках. Мужчины целыми днями считали свои денежки (которых у них было много), пока их добрых жен в закрытых паланкинах несли от собственных безопасных порогов в дома других почетных женщин, где они сидели вокруг тарелок с миндальными пирожными и говорили ни о чем, пока не настанет время снова ехать домой.
В отличие от Помпеев, где приходилось кричать, чтобы нас услышали, в Геркулануме можно было стоять на форуме в самой высокой точке города и слышать крики морских чаек в порту. Если в Геркулануме кричал ребенок, его няня бросалась затыкать ему рот, пока того не посадили за нарушение тишины. В Геркулануме гладиаторы в амфитеатре, наверное, говорили «Прошу прощения!» каждый раз, когда их мечи совершали чтонибудь настолько грубое, как надрез.
Честно говоря, Геркуланум вызывал у меня желание прыгнуть в общественный фонтан или выкрикнуть какоенибудь очень неприличное слово.
Мы до последнего откладывали поездку к такому сборищу бездарей, потому что я всем сердцем презирал этот улей. Теперь наш друг Вентрикул из Помпеев сообщил мне, что мог бы продать большую часть моего свинца по договорам, которые мы уже заключили. Эта новость поступила раньше, чем я рассчитывал, хотя и не удивился; я ожидал, что водопроводчик по обычаям своей профессии немного меня обманет. Так что это был мой последний шанс. Мы находились здесь с Нероном и одной последней повозкой образцов, в надежде, что нам посчастливится узнать дальнейшие подробности планов Ауфидия Криспа или даже, если повезет, выяснить, куда эта неуловимая сардина поставила свой великолепный корабль.
Я не собирался идти к магистрату, о котором упоминала Елена Юстина. Я был сообразительным, я был крутым, я был хорош в деле. Я не нуждался ни в каком начальнике. Я сам смогу найти нужную информацию.
Рыская по Геркулануму в ее поисках, я признался Ларию, что мы дошли до лимита расходов, которые Веспасиан согласился компенсировать.
— Это значит, что у нас нет денег?
— Да. Он скуп, когда дело не удалось.
— А он заплатит больше, если вы чтонибудь узнаете?
— Если посчитает, что оно того стоит.
Некоторые люди могли бы запаниковать; я сам чувствовал некую нерешительность. Но Ларий стойко произнес:
— Тогда лучше бы нам поскорее чтонибудь найти!
Мне нравилась позиция моего племянника. Он смотрел на жизнь просто. Вот я снова задумался о том, как настойчивый подход старшего сына Галлы мог пригодиться в моей работе. Я сказал об этом, когда Нерон достиг широкой центральной улицы Геркуланума. Она называлась Декуманус максимум как называл свою главную улицу каждый второй город в Италии. В ответ на мое предложение насчет карьеры Ларий рассказал о художнике, с которым его познакомил Вентрикул. Тот предлагал ему поработать летом, рисуя наброски…
