— Правда. Я считаю, что они оба были с этим связаны, но теперь, когда Пертинакс принялся на всех нападать и все такое, Крисп считает его помехой. Суда отправляются в Египет в апреле… — продолжил я. Нон апреля — «Галатея» и «Венера из Пафоса»; за четыре дня до ид — «Флора»; за два дня до мая — «Лузитания», «Конкордия», «Парфенопа» и «Грации»… — Потребуется три недели, чтобы добраться туда, и не меньше двух месяцев, чтобы вернуться обратно против ветра. В этом году первые из них, должно быть, опоздают домой…
— В этом и проблема! — проворчала Елена. — Если все произойдет на воде, то ты застрянешь! — Я поблагодарил ее за доверие и ускорил шаг. — Марк, как, потвоему, они планируют поступать дальше?
— Задержат корабли, когда они прибудут сюда, а потом пригрозят отправить та в какоенибудь секретное место. Если бы этим занимался я, то я подождал бы, пока сенат отправит на переговоры какогонибудь упрямого претора. А потом начал бы опустошать мешки за борт. Вид Неаполитанского залива, превратившегося в одну большую тарелку с овсяной кашей, возможно, произвел бы правильное впечатление.
— В общем, — с чувством сказала Елена, — я рада, что не ты этим занимаешься! Кто просил тебя расследовать ввоз зерна? — любопытным тоном спросила она.
— Никто. Я сам наткнулся на коечто.
По какойто причине Елена Юстина обняла меня и засмеялась.
— За что это?
— О, мне нравится мысль, что я отдала свое будущее в руки человека, который так хорошо работает!
LXVI
Я решил совершить налет на виллу Поппеи, пока Крисп был там.
В идеале я самостоятельно проникну внутрь. Мой опыт осведомителя привел бы меня к гостям как раз в тот момент, когда они придут к согласию о грязных подробностях плана; потом, вооружившись вескими доказательствами, М. Дидий Фалько, наш полубожественный герой, столкнется с ними лицом к лицу, разрушит их планы и одной рукой закует их в кандалы…
Такими идеальными эпизодами будут хвастаться большинство личных осведомителей. В моем случае все было более сложно.
Первая проблема заключалась в том, что Елена, Петроний и Ларий, которые все были крайне любознательными, тоже отправились со мной. Мы прибыли туда, как барабанщики из храма, — слишком шумные — и слишком поздно. Пока мы стояли на террасе, обсуждая, как лучше попасть в дом, вся толпа гостей вывалила из дверей и прошла мимо нас. Не было никакого шанса выжать из когонибудь признание — или малейший признак сознания.
Исходом руководил сам Крисп, ногами вперед и лицом вниз; он ничего ни о чем не знал. Ко всему привыкшие рабы, которые несли его к скифу, просто подняли обеденный стол, на который он упал кверху ногами, и прямо на нем вынесли его на улицу, как недоеденный десерт. На одной из ручек висел его сегодняшний мягкий венок, а в другую были продеты ремни от обуви. Пройдет много времени, прежде чем его величество проснется, и в тот момент он будет не самым лучшим собеседником.
Гостями Криспа были капитан из Мизен, а также группа капитанов трирем. Морской флот состоял из действительно суровых людей. В течение последних гражданских войн у нас был ужасный налет пиратов в Черном море, но здесь на западном побережье все было мирно. У мизенского флота было не так много дел, кроме как разбираться с многочисленными жалобами на их общественную жизнь. Вокруг залива Неаполя каждую ночь устраивались пиры, так что в основном по вечерам моряки занимались тем, что использовали свое положение для поиска бесплатной выпивки. У них были невероятные способности, а их ловкость после этого держать курс к дому, распевая солдатские песни в ужасно неприличных вариантах, заставляло трезвых расступаться на их пути.
Когда гости только показались из дома, полдюжины капитанов трирем притворялись собаками на охоте. Они кусали друг друга, выли, тявкали, поднимали передние лапы, задыхались, вытаскивая языки, фыркали на луну и нездоровые спины тех, кто стоял перед ними. Было весело смотреть, какое удовольствие они получали от собственной глупости. Их командующий ходил на четвереньках вокруг этих потрясающих ребят, блея, как овца с гор Лактарий. Они все бродили, словно группа греческих комиков, чей хозяин не смог поставить представление на сцене. Потом события стали разворачиваться както сами по себе. Они поднялись по сходне, положив тяжелые руки друг другу на плечи, сцепившись в милую цепочку, словно родные братья, и стали танцевать, поднимая колени. Один чуть не упал за борт, но когда он дугой склонился над водой, его приятели, воспользовавшись центробежной силой, затащили его обратно, хором издав возрастающий неистовый возглас. Волоча за собой сходню, их транспорт исчез.
После их ухода вечер показался более меланхоличным. Петроний сказал, что он сразу стал в три раза сильнее уважать моряков.
Мы уже уходили, когда Елена Юстина вспомнила о своей подруге. Я хотел оставить Фаусту здесь, но надо мной взяли верх. Одна из причин, почему осведомитель должен работать один: чтобы его не втягивали в совершение добрых дел.
Девушка пряталась в атрии, сильно рыдая. Она побывала у амфор. Фауста стала бы хорошей находкой для виноторговца с маленькой прибылью — если такой человек существовал.
Вокруг нее поставщики провизии приводили все в порядок, не обращая внимания на растрепанное привидение, стоявшее на коленях. Я видел, как Елена разозлилась.
— Они презирают ее! Она женщина, которая глупо себя ведет, но хуже того, что у нее даже нет мужчины, который о ней позаботится…
Ларий и Петро скромно сделали шаг назад, но Елена уже заставила раба остановиться и все объяснить. Он сказал, что Фауста опять упрямо вторглась в виллу прямо посреди ужина. Пир был довольно непристойным: одни мужчины исключительно с женскими развлечениями…
— И Ауфидий Крисп, — надменно закричала Елена, — обнимался с испанской танцовщицей?
— Нет, госпожа… — Раб покосился на нас с Петро. Мы улыбнулись. — На самом деле с двумя! — Он был рад удариться в подробности, но Елена сквозь зубы шикнула на него.
Повидимому, Фауста просто упала духом и ушла, погрузившись в смиренное горе, которое было ей так хорошо знакомо; Крисп, возможно, даже не заметил ее. Теперь она осталась здесь, в пустой вилле, где слуги сталкивали с пристани в море пустые амфоры и собирались уходить.
Елена подняла немало шума, пока не принесли ее паланкин. Сегодня носильщиками Фаусты были плохо подобранные рабы из Либурнии, один хромой, а второй с множеством опасных нарывов на шее.
— О, мы не можем оставить ее с этими простофилями, — заявила Елена.
Не признавая себя ответственными, мы с Ларием сумели усадить Фаусту в паланкин. Носильщики донесли ее только до постоялого двора Оплонтиса, но пока мы обсуждали, что делать дальше, она выскочила и побежала на берег, проклиная мужчин, выкрикивая названия тех частей тела, которые она хотела бы видеть высохшими и отвалившимися в таких подробностях, что мне стало плохо.
Мне уже надоела вся ее семейка. Но чтобы угодить Елене, я согласился потратить еще немного из того времени, что могло бы в других обстоятельствах стать приятным вечером, и какнибудь успокоить ее…
Если бы удача была на моей стороне, то какойнибудь бандит, которому нужен повар, чтобы разогревать похлебку, утащил бы Фаусту первым.
Я настаивал посадить Елену в ее собственный паланкин и отправить обратно на виллу. Это заняло довольно много времени, по тем причинам, о которых всем, кроме меня, знать необязательно.
К тому времени большая часть побережья была окутана темнотой. Когда я вернулся к постоялому двору, Фауста исчезла. Хотя было уже слишком поздно, я нашел Лария, который читал стихи няне Оллии на скамейке во дворе; по крайней мере, он перешел от Катулла к Овидию, который лучше относился к любви и,
