— Вы нанесли удар, — уточнил Харлан.
Эмма чуть не фыркнула с отвращением.
— Изо всех сил, — сказала она с презрением, отводя от него взгляд.
— Вы не трусиха, Эмма.
— Тогда почему меня трясет, как лист, сейчас, когда прошло так много времени? Почему мне снятся кошмары? Почему я заново переживаю то, что случилось, просыпаясь ночью?
На какое-то мгновение воцарилась тишина, потом Эмма услышала протяжный, сдавленный вздох.
— Потому что время не имеет значения. Даже если событие закончилось в реальности, это не значит, что оно закончилось и у вас в мозгу. Нет ничего хуже краха собственных надежд.
Она подняла голову, медленно повернулась, чтобы посмотреть на него. Выражение лица Харлана было суровым, и в этот момент Эмма поняла, что он говорит о себе.
— Как давно это с вами произошло? — спросила она тихо.
Он напрягся, потом с видимым усилием успокоился.
— Некоторое время назад.
Эмма медлила с вопросом, зная его замкнутость. Но она никогда еще не видела его таким — готовым открыться.
— Что случилось?
Он помолчал какое-то время, потом, смирившись, начал говорить.
— Я был в Никарагуа, скажем так, в стороне от проторенных дорог. Слишком далеко. Мне вообще не следовало высаживаться на берег. В джунглях меня поймал военный диктатор Омар…
— Поймал? За нарушение?
— Сначала.
— И вы… не сражались? — спросила она осторожно, предполагая, что он имел в виду именно это.
— О, я сражался, как мог, — Харлан покосился на нее. — Но их было четверо.
— Но скажите ради Бога, почему вы просто не применили оружие? — спросила она, в то же время понимая, что Харлан и не был вооружен. Эмме показалось, что она заметила, как изогнулся уголок его рта, но он не ответил. Эмма решила подтолкнуть его к разговору дальше.
— И… что произошло дальше?
С минуту он молчал, и Эмма почувствовала: открыться — для него очень трудный шаг, и неизвестно, рассказывал ли он об этом кому-либо ранее. Мысль о том, что она будет первой, кому Харлан откроется, подняла в Эмме волну чувства, которого не было раньше.
Наконец Харлан начал рассказ.
— Они решили, что если я американец и нахожусь на территории, куда ни один нормальный американец не осмелится ступить, то я пришел туда по приказу.
— По приказу?
— К примеру, по приказу ЦРУ.
— О Боже мой! Почему люди всегда верят в эту глупость?
— Потому что они видят мир именно так. Омар не удовлетворился моим ответом.
— Чего он ожидал?
— Он ожидал, что я признаюсь.
— Но если вы не были… — она вдруг остановилась, и ее глаза расширились. — Мой Бог. Он пытал вас?
— Скажем так, он старался изо всех сил, чтобы мое пребывание там было максимально неприятным.
Так вот откуда этот изможденный вид! В своих глупых подозрениях Эмма оказалась так далека от истины, что сейчас чувствовала себя ужасно.
— Говоря, что нет ничего хуже краха собственных надежд, вы имели в виду это? Вы признались? Мой Бог, Харлан, ведь солдат и офицеров противника вынуждают под пытками делать то же самое, и их никто не осуждает. Нельзя считать, что все смогут выдержать…
— Я не признался, — сказал он, перебивая ее.
— Тогда почему вы чувствуете себя виноватым?
— Из-за того, что я не признался, Омар казнил невинного.
Эмма замерла: для нее все услышанное казалось неправдоподобным, чужим. На мгновение она подумала, что это фантастический рассказ, придуманный, чтобы произвести на нее впечатление. Но взглянув в страдальческие глаза Харлана, она поняла, что каждое его слово — это мучительная правда. И ей следовало бы не забывать, что в этом мире не везде безопасно.
— Кого? — спросила она почти шепотом.
— Моего проводника Мигеля. Он был хорошим человеком. У него остались жена и трое детей.
— Бедняги…
— Они ни в чем не будут нуждаться, — сказал Харлан с уверенностью в голосе. У Эммы тут же мелькнула мысль: не потому ли, вынужденный посылать им деньги, Харлан живет теперь у своего богатого друга?
— Как вы освободились?
— Этот славный парень, который владеет «Морским ястребом», отправил за мной одного человека. К счастью, это произошло до того, как Омар принялся убивать одного за другим тех, кто остался от корабельного экипажа, и до того, как нанес мне увечье.
Эмма вдруг вздрогнула, почувствовав себя очень одинокой в своем безопасном, маленьком мире, и промолвила:
— Мне очень жаль.
— Мне тоже. Я слышу этот расстрел каждую ночь. Омар никогда не грозил убийством — он просто делал это.
— Невозможно уповать на то, что сумасшедший обладает логикой, — она покосилась на него. — С сумасшедшими все понятно, но все-таки что вы делали в Никарагуа?
Харлан печально улыбнулся, тактично не упрекая ее за приклеивание ему ярлыка сумасшедшего человека.
— Я кое-что искал.
— Это «кое-что» должно быть очень важным.
— Только если вы верите в легенды, — загадочно промолвил он.
— Вы поэтому находитесь здесь? Чтобы… поправиться?
Харлан кивнул.
— И забыться.
— Помогает?
Харлан пожал плечами — Эмму выводил из себя этот жест, не подразумевающий никакого ответа. Но на этот раз за ним последовали слова:
— Говорят, что я скоро буду в прекрасной физической форме, но никто не может сказать, когда прекратятся ночные кошмары.
Харлан погрузился в молчание, и какое-то время Эмма сидела в раздумьях по поводу его истории. Осталось только одно, о чем она хотела спросить. Помедлив, Эмма промолвила:
— Почему вы рассказали мне об этом?
На этот раз Харлан посмотрел на нее в упор. В его взгляде отражалось пережитое.
— Потому что провел последние пару дней там же, где и вы. Это плохое место, Эмма, оно не подходит для проживания.
Это был ответ, но не тот, который она хотела услышать.
Почему он поведал обо всем именно ей?
Эмма находится на борту «Морского ястреба» только из-за ночного нападения на парусник, твердил себе на следующее утро Харлан. Конечно, теперь она не может жить на «Прелестнице».
Эти же слова не очень помогли ему сегодня ночью, когда все его тело стремилось к ней,
