— Герцогиня! Я не могла, проезжая так близко около вашего жилища, не остановиться, чтобы засвидетельствовать вам свое сожаление, которое я чувствовала, узнав о потере такого верного и честного подданного, каким был покойный герцог.
Моя мать поцеловала руку королевы и зарыдала.
Ее Величество удостоила нас, пробыв в замке Гренадьер целых два часа, все это время разговаривая с моею матерью и со мною о моем покойном отце и о вас.
При отъезде от нас она обернулась ко мне и сказала:
— Госпожа де Шамери-Салландрера, я делаю вас своею статс-дамой.
Ах, мой друг, это название, это имя, которое она мне дала, совершенно вскружили мне голову, и мне показалось, что я умираю от радости.
Затем королева уехала, добавив:
— Я пробуду целый месяц в Кадиксе. Жду вас там, герцогиня.
Моя мать низко поклонилась.
Через несколько дней после отъезда ее Величества приехал к нам мой дядя архиепископ. Его преосвященство имеет в Кадиксе дом, в котором мы и будем жить во время пребывания там королевы. Через три дня я уже буду писать вам оттуда.
Приготовьтесь, мой милый друг, ехать в самом непродолжительном времени в Испанию. Час нашего счастья уже недалек.
Всегда ваша Концепчьона.
P.S. Мама жмет вашу руку, и я целую мою сестрицу Бланш».
Рокамболь прочел это письмо с глубоким волнением. Оно явилось могучим противоядием его мучениям и непреодолимому страху. Концепчьона любит его, испанская королева интересовалась им, и все его враги умерли. Чего ж ему было больше бояться?
— Я трус и глупец, — подумал он про себя, — из того, что я убил Вильямса, полагавшего, будто бы он был моею счастливою звездой, я уже заключил, что все потеряно для меня… Смелей, я умру в посланнической шкуре!
И Рокамболь расхохотался. Затем он подумал, что ему должно сходить к Фабьену и старику Антону.
Старик Антон только что кончил рассказывать виконту мельчайшие обстоятельства, случившиеся прежде и после приезда незнакомых путешественников и кражи портрета.
— Но, наконец, — сказал ему Фабьен, — как же зовут того молодого человека, которого Жозеф принимает за женщину?
— У меня в кармане его карточка, посмотрите ее! — ответил Антон.
Фабьен взял карточку и поднялся с крыльца, на ступенях которого они разговаривали до сих пор, в дом; он прошел в столовую, где уже был подан ужин и где на камине горели два канделябра. Фабьен подошел к ним и взглянул на карточку. Антон вошел сейчас же вслед за Фабьеном и встал спиною к двери.
В это время на пороге показался Рокамболь.
«Маркиз дон Иниго де Лос-Монтес». — прочитал Фабьен.
При этом имени Рокамболь отступил назад, и его лицо покрылось смертной бледностью. Это было его собственное имя или, лучше сказать, то имя, под которым он пробовал соблазнить Жанну де Кергац.
К счастью его, Фабьен и старик Антон стояли к нему спиной.
— Это имя, — заметил Фабьен, — я слышу в первый раз.
При этом он обернулся и, увидев Рокамболя, сказал ему:
— Ты знаком с маркизом доном Иниго де Лос-Монтесом?
К Рокамболю возвратилось при этом обстоятельстве все его хладнокровие, которое так часто выручало его и в прежние времена.
— Нет, — ответил он.
Старик-управитель, все еще не перестававший думать, что имеет дело с настоящим маркизом де Шамери, бросился к Рокамболю.
— Милый мой барин, — прошептал он.
— А, вот и ты, мой старикашка, — сказал мнимый маркиз, — не церемонься, ты можешь поцеловать меня…
Рокамболь позволил обнять себя старику, который потащил его к канделябрам, горевшим у камина.
— О, пойдемте, — сказал он, — пойдемте… посмотрим, мой господин Альберт, похожи ли вы на себя.
В продолжение нескольких минут он жадно всматривался в него, как бы желая отыскать сходство между его прежним детским лицом и теперешним.
— Это странно, — проговорил он, наконец, — я никогда не узнал бы вас, господин Альберт… вы больше не похожи на себя.
— О, вот как, а я, мой старый друг, — ответил Рокамболь, — я сразу узнал тебя. Знаешь ли ты, что ты почти совсем не постарел?
Антон недоверчиво покачал головой.
— Однако, — проговорил он, — мне уже шестьдесят лет, а в вас все-таки, — добавил он, — нет ничего похожего на прежнего Альберта.
Рокамболь почувствовал, как сильно билось его сердце.
— Старый дурачина! — подумал он. — Неужели у тебя хватит смелости не признать меня?
В эту минуту Фабьен обратился снова к Рокамболю и таким образом прервал управителя.
— Итак, — заметил он, — ты положительно не знаешь этого маркиза дона Иниго де Лос-Монтеса?
— Право же, нет.
— И не подозреваешь никого, кто бы мог назваться этим именем?
— Положительно никого.
— Наш Жозеф полагает, — заметил управитель, — что это была просто женщина.
— Во всяком случае, — проговорил Рокамболь, — ты поступил совершенно, как какой-нибудь клерк, мой старый друг, принеся жалобу в полицию.
— Я тоже того же мнения, — заметил Фабьен и подал Рокамболю карточку, полученную им от старого управителя.
Рокамболь сейчас же узнал ее — она принадлежала некогда ему самому. Бумага только слегка пожелтела и доказывала, что карточка существует уже давно.
Через два часа после этой сцены мнимый маркиз был уже в своей комнате и ходил по ней из угла в угол.
Он находился в сильном волнении.
— Теперь, — бормотал он про себя, — я не сомневаюсь больше, этот молодой человек, укравший мой портрет и назвавшийся моим прежним именем, — не кто иной, как Баккара…
При этом имени мнимый маркиз задрожал всем телом.
— Но для чего же она украла этот портрет? — спросил он себя через несколько минут после этого.
И вдруг он вспомнил о настоящем маркизе, о Альберте-Фридерике-Оноре де Шамери, которого он оставил за два года перед этим на пустынном островке.
— Боже! Боже мой! — прошептал он в глубоком страхе. — Что, если он не умер и возвратится сюда!.. Ох этот портрет!.. К чему она украла его?
В это самое время в дверь его комнаты постучали.
— Войдите! — крикнул резко Рокамболь, начиная сознавать, что ему необходимо какое-нибудь развлечение.
Вошел управитель Антон. В это время часы пробили одиннадцать вечера.
— Извините меня, господин Альберт, — сказал он, — но если я и пришел так поздно, то потому только, что услышал ваши шаги и вообразил, что вам что-нибудь нужно.
— Мне положительно ничего не нужно, мой друг, — ответил мнимый маркиз, стараясь изо всех сил принять спокойный и веселый вид.
Старый Антон попятился и сделал вид, что хочет выйти.
— Куда же ты, мой старый друг, заметил Рокамболь, сядь, мой старик, поговорим.
Антон сел и опять стал пристально и внимательно смотреть на него.
