Тотчас все отправились в Вер. Армия следовала сзади. До Вера оставалось только десять лье, стало быть, армия могла прийти к крепости часа через три или через четыре после прибытия туда короля. Ее хотели поставить на левый берег Дордони.
Королю было только двенадцать лет, но он уже превосходно ездил верхом, грациозно управлял лошадью и уже отличался тою фамильною гордостью, которая впоследствии заставила его так строго смотреть на этикет. Воспитанный на глазах королевы, но преследуемый скупостью кардинала, который не удовлетворял самым необходимым его потребностям, он с бешеным нетерпением ждал, когда пробьет час его совершеннолетия, которое наступало следующего 5 сентября, и иногда в детских своих капризах показывал, чем он будет впоследствии. Эта экспедиция очень ему нравилась: он переставал считаться мальчиком, учился военному делу, привыкал к употреблению королевской власти.
Он ехал гордо то у кареты, причем кланялся королеве и умильно поглядывал на госпожу де Фронтенак, в которую, как уверяли, он был влюблен, то впереди своего отряда и разговаривал с маршалом де ла Мельере и с Гито о походах Людовика XIII и подвигах покойного кардинала.
Разговаривая и подвигаясь вперед, увидели наконец башни и галереи крепости Вер. Погода была превосходная, местоположение живописное. Солнце золотило реку косыми лучами. Можно было подумать, что едут на прогулку, такою веселою и довольною казалась королева. Король ехал между маршалом де ла Мельере и Гито и смотрел на крепость, в которой не было видно движения, хотя, по всей вероятности, часовые, расхаживавшие около башен, видели блестящий авангард королевской армии.
Карета королевы поехала поскорее и поравнялась с королем.
– Послушайте, – сказал Мазарини маршалу, – одно удивляет меня.
– Что такое?
– Обыкновенно, кажется мне, исправные коменданты знают, что происходит около их крепостей, и когда королю угодно удостоить крепость посещением, то они должны выслать по крайней мере депутацию.
– Ну, – сказала королева, засмеявшись громко, но принужденно, – что за церемонии! Они вовсе бесполезны, я требую только верности.
Маршал закрыл лицо платком, чтобы скрыть гримасу или желание сделать гримасу.
– Но в самом деле, они там не шевельнутся! – сказал юный король, недовольный таким забвением правил этикета, на котором он впоследствии основал все свое величие.
– Ваше величество, – отвечала Анна Австрийская, – вот маршалы де ла Мельере и Гито скажут вам, что первая обязанность всякого коменданта в неприятельской земле сидеть осторожно за стенами, чтобы его не захватили врасплох. Разве вы не видите на цитадели ваше знамя, знамя Генриха IV и Франциска?
И она гордо указала на эту значительную эмблему, которая доказывала, что королева не обманулась в надежде.
Поезд подвигался и вдруг увидел земляное укрепление, которое, по-видимому, было сооружено очень недавно.
– Ага, – сказал маршал, – видно, комендант действительно знаток своего дела! Аванпост выбрал удачно, и ретраншемент ловко очерчен.
Королева высунула голову из кареты, а король приподнялся на стременах.
Один часовой ходил по укреплению; впрочем, оно казалось таким же пустынным и безмолвным, как и крепость.
– Хоть я не военный человек, – сказал Мазарини, – хотя вовсе не знаю военных обязанностей коменданта, однако же такое небрежение к лицу короля кажется мне очень странным.
– Во всяком случае поедем вперед, – сказал маршал, – и узнаем, что это значит.
Когда они подъехали шагов на сто к укреплению, часовой, до сих пор ходивший взад и вперед, вдруг остановился, посмотрел и закричал:
– Кто идет?
– Король! – отвечал маршал.
Анна Австрийская ожидала, что при этом одном слове выбегут солдаты, поспешно явятся офицеры, опустятся мосты, отворятся ворота и заблещут шпаги.
Ничего этого не было.
Часовой выдвинул правую ногу, занес ее на левую, уставил мушкет против прибывших и закричал громким и твердым голосом:
– Стой!
Король побледнел от досады, Анна Австрийская укусила губы до крови, Мазарини пробормотал итальянское ругательство, очень неприличное во Франции, но от которого он не мог отвыкнуть, маршал только взглянул на их величества, но очень красноречиво.
– Люблю меры предосторожности, когда они принимаются для службы мне, – сказала королева, стараясь обмануть себя.
Хотя лицо ее казалось спокойным, однако же она начинала беспокоиться.
– А я люблю уважение к моему лицу, – прошептал юный король, не сводя глаз с бесстрастного часового.
XIV
Между тем крик «Король! Король!», изданный часовым и повторенный двумя или тремя голосами, долетел до крепости.
На крепостной стене показался человек, за ним выстроился весь гарнизон.
Комендант подал знак: заиграли барабаны, солдаты отдали честь, протяжно и торжественно раздался залп из орудий.
– Видите ли, – сказала королева, – вот они исполняют свою обязанность. Лучше поздно, чем никогда. Поедем.
– Извините, – возразил маршал де ла Мельере, – но я не вижу, чтобы они отпирали ворота, а мы можем въехать в крепость, только когда отворят ворота.
– Они забыли отпереть их, вероятно, от изумления и восторга, потому что они не ожидали августейшего посещения, – осмелился сказать какой-то льстец.
– Такие вещи не забываются, – возразил маршал.
Потом обернулся к королю и королеве и прибавил:
– Позволите ли предложить совет вашему величеству?
– Что такое, маршал?
– Вашим величествам следует отъехать шагов на пятьсот с Гито и с телохранителями на то время, пока я с мушкетерами и егерями сделаю рекогносцировку.
Королева отвечала одним словом.
– Вперед! – закричала она. – И мы увидим, посмеют ли они не впустить нас!
Юный король в восторге пришпорил лошадь и проскакал шагов двадцать.
Маршал и Гито бросились за ним и догнали его.
– Нельзя!.. – закричал часовой, оставаясь в прежней угрожающей позе.
– Ведь это король! – закричали придворные.
– Назад!.. – крикнул часовой с угрозой.
В то же время из-за парапета показались шляпы и мушкеты солдат, которые охраняли это первое укрепление.
Продолжительный ропот встретил слова часового и появление солдат. Маршал схватил за узду лошадь короля и повернул ее, в то же время он приказал кучеру королевы отъехать дальше. Когда король и королева удалились шагов на тысячу от первых ретраншементов, свита тотчас разлетелась, как разлетаются птички после первого выстрела охотника.
Тут маршал де ла Мельере, овладев позициею, оставил человек пятьдесят для охранения короля и королевы и, взяв с собою остальных солдат, приблизился к укреплению.
Когда он подошел шагов на сто, часовой, начавший ходить спокойным и мерным шагом, опять остановился.
– Возьмите трубача, навяжите платок на шпагу, Гито, – сказал маршал, – и ступайте, требуйте, чтобы дерзкий комендант сдался.
Гито повиновался и под прикрытием мирного флага, который во всех странах обеспечивает
