безопасность посланных, подошел к ретраншементу.
– Кто идет? – закричал часовой.
– Парламентер! – отвечал Гито, размахивая платком на шпаге.
– Впустить! – закричал тот человек, которого мы уже видели на крепостной стене.
Он пришел на аванпост, вероятно, каким-нибудь скрытым путем.
Ворота отворились, мост опустился.
– Что вам угодно? – спросил офицер, ждавший в воротах.
– Хочу переговорить с комендантом, – отвечал Гито.
– Я здесь, – отвечал тот человек, которого мы видели уже два раза – в первый раз на крепостной стене, во второй на парапете ретраншемента.
Гито заметил, что этот человек очень бледен, но спокоен и учтив.
– Вы комендант Вера? – спросил Гито.
– Я.
– И не хотите отпереть ворот вашей крепости королю и королеве?
– К величайшему моему прискорбию.
– Что же вы хотите?
– Освобождения принцев, плен которых разоряет и печалит всю Францию.
– Его величество не вступает в переговоры с подданными.
– Увы, мы это знаем, милостивый государь, потому и готовы умереть, зная, что умираем на службе короля, хотя, по-видимому, вступаем с ним в войну.
– Хорошо, – отвечал Гито, – вот все, что мы хотим знать.
И, поклонившись коменданту довольно сухо, на что комендант отвечал ему вежливым поклоном, он ушел.
На бастионе никто не пошевелился.
Гито воротился к маршалу и передал ему результат переговоров.
Маршал указал на селение Изон.
– Отправить туда пятьдесят человек, – сказал он, – пусть заберут там все лестницы, какие найдутся, но как можно скорее.
Пятьдесят человек поскакали галопом и тотчас приехали в село, потому что оно находилось недалеко.
– Теперь, господа, – сказал маршал, – вы должны спешиться. Одна половина из вас, с мушкетами, будет прикрывать осаждающих, другая пойдет на приступ.
Приказание приняли с радостными криками. Телохранители, мушкетеры и егеря тотчас сошли с лошадей и зарядили ружья.
В это время возвратились посланные и привезли двадцать лестниц.
На бастионе все было спокойно, часовой прохаживался взад и вперед, а из-за него выглядывали концы мушкетов и углы шляп.
Королевский отряд двинулся вперед под личным предводительством маршала. Отряд состоял из четырехсот человек, половина их по приказанию маршала должна была идти на приступ, а другая – поддерживать осаждающих.
Король, королева и свита издали со страхом следили за движениями маленького отряда. Даже королева казалась уже не такою самоуверенною. Чтобы лучше видеть, она велела повернуть карету и поставить ее боком к крепости.
Осаждающие едва прошли двадцать шагов, как часовой остановил их.
– Кто идет? – закричал он громким голосом.
– Не отвечайте ему, – сказал Мельере. – Вперед!
– Кто идет? – закричал часовой во второй раз, взводя курок. – Кто идет? – повторил он в третий раз и прицелился.
– Стреляй в него! – сказал Мельере.
В ту же минуту град пуль посыпался из роялистских рядов. Часовой пошатнулся, выпустил из рук мушкет, который покатился в ров, и упал, закричав громко:
– Неприятель!
Один пушечный выстрел отвечал началу неприятельских действий. Ядро просвистело над первым рядом солдат, попало во второй и третий, опрокинуло человека четыре и рикошетом убило одну из лошадей в карете Анны Австрийской.
Продолжительный крик ужаса раздался в группе, которая охраняла их величества. Король, увлеченный общим движением, подался назад. Анна Австрийская едва не упала в обморок от бешенства, а Мазарини – от страха. Отрезали постромки убитой лошади и лошадей уцелевших, потому что они начинали беситься от испуга и могли разбить карету. Десять телохранителей запряглись и оттащили экипаж на такое место, куда не могли долететь ядра.
Между тем комендант открыл батарею из шести орудий.
Когда маршал де ла Мельере увидел эту батарею, которая могла в несколько секунд истребить все три его роты, он понял, что бесполезно продолжать атаку, и велел бить отбой.
В ту минуту, как королевский отряд начал отступать, в крепости прекратились оборонительные действия.
Маршал воротился к королеве и предложил ей выбрать для главной квартиры какое-нибудь место в окрестности.
Королева увидела на другой стороне Дордони маленький уединенный домик, едва видный из-за деревьев и очень похожий на замок.
– Узнайте, – сказала она Гито, – кому принадлежит этот домик, и попросите в нем гостеприимства для меня.
Гито тотчас поскакал, переправился через реку на пароме изонского перевозчика и скоро вернулся к королеве.
Он доложил, что никто не живет в доме, кроме управляющего, который отвечал, что дом принадлежит герцогу д’Эпернону и потому предоставляется в полное распоряжение ее величества.
– Так поедем, – сказала королева. – Но где же король?
Позвали маленького Людовика XIV, который стоял в стороне. Хотя он старался скрыть слезы, однако же видно было, что он плакал.
– Что с вами, государь? – спросила Анна Австрийская.
– Ничего! – отвечал он. – Но когда я буду королем... горе тому, кто оскорбит меня!
– Как зовут коменданта? – спросила королева. Никто не отвечал. Никто не знал, как его зовут. Спросили у изонского перевозчика, он отвечал, что коменданта зовут Ришоном.
– Хорошо, – сказала королева, – я не забуду этого имени.
– И я тоже, – прибавил юный король.
XV
Сто человек из королевского отряда переправились через Дордонь вместе с королем и королевою. Прочие остались при маршале де ла Мельере, который, решившись взять Вер, ждал прибытия армии.
Едва королева успела расположиться в домике, который стараниями Наноны превратился в удобное и почти великолепное жилище, как явился Гито и доложил, что какой-то капитан ради весьма важного дела просит аудиенции.
– Как его зовут? – спросила Анна Австрийская.
– Капитан Ковиньяк.
– Он в моей армии?
– Не думаю.
– Так справьтесь, и если он не на моей службе, то скажите, что я не могу принять его.
– Прошу позволения не быть согласным в этом случае с вашим величеством, – сказал кардинал Мазарини, – но мне кажется, если он не из вашей армии, то именно поэтому надобно принять его.
– Для чего?
