только что узнала. Прошу вас, расскажите, что с вами произошло?
— Сударыня, но я даже не решаюсь предложить вам сесть в этой конуре.
— О, я знаю, что у вас замок в Турени и потому извиняю эту гостиницу.
И г-жа Дюбарри уселась. Графиня Беарнская поняла, что гостья обосновалась прочно.
— Вы, очевидно, очень страдаете, сударыня? — поинтересовалась г-жа Дюбарри.
— Чудовищно.
— Правая нога? Господи! Но как же вас угораздило обварить ее?
— Да все очень просто: я держала кофейник, ручка скользнула в руке и мне на ногу вылилось со стакан кипятка.
— Какой ужас!
Старуха вздохнула.
— Да, ужас, — согласилась она. — Но что вы хотите: беда в одиночку не ходит.
— Вы знаете, что король вас ждал сегодня утром?
— Вы усугубляете мое отчаяние, сударыня.
— Его величество весьма недоволен, что не повидал вас.
— Меня оправдывает моя болезнь, и я надеюсь принести его величеству свои почтительнейшие извинения.
— Я это рассказываю не для того, чтобы огорчить вас, — сообщила г-жа Дюбарри, видя, как надуто и чопорно держится старуха, — а только чтобы вы поняли, какое значение его величество придает этому делу и как он будет вам признателен.
— Вы же видите мое состояние, сударыня.
— Да, конечно. Хотите, я вам кое-что скажу?
— Разумеется. Мне будет крайне лестно услышать все, что вы скажете.
— По всей вероятности, это несчастье произошло потому, что вы испытали большое волнение.
— Не стану отрицать, — подтвердила сутяжница, сделав поклон, но только верхней половиной тела, — я была безмерно тронута честью, какую вы мне оказали, столь учтиво приняв меня у себя.
— Но я думаю, есть еще и другая причина.
— Другая? Ей-богу, нету. Во всяком случае, я таковой не знаю.
— Ну, скажем, некая встреча…
— То есть я с кем-то встретилась?
— Да, выходя от меня.
— Нет, сударыня, я ни с кем не встречалась. Я была в карете вашего брата.
— Это произошло, прежде чем вы сели в карету.
Сутяжница сделала вид, будто пытается вспомнить.
— Когда вы спускались с крыльца.
Сутяжница изобразила еще большую сосредоточенность.
— Некто, — продолжала г-жа Дюбарри с улыбкой, к которой примешивалось раздражение, — вошел во двор, когда вы вышли из дома.
— Крайне сожалею, сударыня, но я не припоминаю.
— Некая женщина… Ну, теперь вспомнили?
— У меня такое слабое зрение, что вот вы сидите в двух шагах от меня, а я вас вижу, как в тумане. Так что судите сами.
— А она крепкий орешек. Хватит хитрить, не то она меня одолеет, — пробормотала г-жа Дюбарри и тут же в полный голос обратилась к старухе: — Ну что ж, раз вы не разглядели эту даму, я скажу вам, кто она.
— Дама, которую я встретила, выходя?
— Именно. Это моя золовка мадемуазель Дюбарри.
— Я очень рада, сударыня, очень рада. Но поскольку я никогда ее не видела…
— Как сказать.
— Я ее видела?
— И даже говорили с ней.
— С мадемуазель Дюбарри?
— Да, с мадемуазель Дюбарри. Но только в тот день она называлась мадемуазель Флажо.
— А! — воскликнула старая сутяжница с негодованием, которое она даже не сумела скрыть. — Так, значит, фальшивая мадемуазель Флажо, приехавшая ко мне и заставившая меня проделать это путешествие, ваша золовка?
— Она самая, сударыня.
— И кто же подослал ее ко мне?
— Я.
— Чтобы одурачить меня?
— Нет, чтобы помочь вам и чтобы вы в свой черед помогли мне.
Старая графиня насупила седые брови и хмуро сказала:
— Мне кажется, эта поездка не принесет мне никакой пользы.
— Сударыня, разве господин де Мопу плохо вас принял?
— Пустые посулы.
— По-моему, сударыня, я имела честь предложить вам нечто куда более определенное, нежели пустые посулы.
— Ах, сударыня, человек предполагает, а Бог располагает.
— В таком случае, сударыня, поговорим серьезно, — предложила г-жа Дюбарри.
— Слушаю вас.
— Вы обварили ногу?
— Как видите.
— Ожог сильный?
— Ужасный.
— А не смогли бы вы, несмотря на этот ожог, не сомневаюсь, крайне болезненный, но, убеждена, неопасный для жизни, так вот, не смогли бы вы сделать усилие претерпеть поездку в карете до Люсьенны и всего один миг постоять у меня в кабинете перед его величеством.
— Невозможно, сударыня. При одной мысли, что придется встать, мне становится дурно.
— Выходит, у вас страшнейший ожог?
— Вы совершенно верно сказали — страшнейший.
— И кто же вас перевязывает, кто прописывает лекарства, кто ухаживает за вами?
— У меня, как у всякой женщины, ведущей дом, есть превосходные снадобья от ожогов. Я пользуюсь бальзамом, который сама составила.
— А не сочтете ли вы нескромностью, если я попрошу глянуть на него?
— Вот он, в склянице на столе.
«Лицемерка, — подумала г-жа Дюбарри, — до сих пор притворяется. Она и впрямь крепкий орешек, но мы еще увидим, кто кого».
Вслух же она сказала.
— Сударыня, у меня тоже есть превосходное масло для подобного рода случаев, но применение его зависит от степени ожога.
— Как это?
— При ожоге кожа либо краснеет, либо покрывается волдырями, либо слезает. Я, разумеется, не врач, но ведь каждому человеку хоть раз да случается обжечься.
— У меня, сударыня, слезла кожа, — вздохнула графиня Беарнская.
— Боже мой! Вам, должно быть, очень больно. Хотите, я испробую на вас свое масло?
— От всей души, сударыня. Вы принесли его?
— Нет, но я вам его пришлю.
— Я вам крайне благодарна.
— Теперь мне нужно только глянуть, насколько тяжелый у вас ожог.
