пальцами обеих рук и чуть насмешливо улыбался. Выражение лица у него было нетерпеливое.
Этот почтенный инспектор продажи по случаю был не кто иной, как мэтр Фенгре, которого приказчики известили о приходе красивой дамы, приехавшей в тележке.
— Графиня де ла Мотт-Валуа, — небрежно произнесла Жанна.
Услышав этот звучный титул, мэтр Фенгре мгновенно оставил ключ в покое, положил его в карман и подошел к графине.
— О, здесь нет ничего подходящего для вашего сиятельства! — сказал он. — У меня есть кое-что новое, у меня есть кое-что восхитительное, у меня есть кое-что великолепное. Хотя графиня находится на Королевской площади, пусть она не думает, что в торговом доме Фенгре, не найдется таких же красивых вещей, как у королевского меблировщика. Пожалуйста, оставьте все это, сударыня, поищем вещи в другом магазине.
Жанна покраснела.
Все, что она здесь видела, показалось ей великолепным, таким великолепным, что она даже не надеялась, что когда-нибудь сможет это приобрести.
Польщенная столь лестным для нее мнением мэтра Фенгре, она все-таки заподозрила, что он о ней не очень высокого мнения.
Она прокляла свою гордыню и пожалела, что не назвалась простой горожанкой.
Но из самого скверного порока гибкий ум всегда извлечет для себя пользу.
— Ничего нового мне не нужно, сударь, — заявила графиня.
— Ваше сиятельство! Вы, конечно, хотите меблировать квартиру для своих друзей?
— Вы правы, сударь, квартиру для друга. А вы понимаете, что для квартиры друга…
— Чудесно! Выбирайте, сударыня, — отвечал Фенгре.
— Ну, например, вот эта мебель лютикового цвета, — потребовала графиня.
— Она стоит восемьсот ливров.
Эта цена заставила графиню вздрогнуть; как признаться, что наследница Валуа довольствуется подержанной мебелью и не может заплатить восемьсот ливров?
Графиня не могла скрыть, что она расстроена.
— Но никто не говорит с вами о покупке, сударь! Откуда вы взяли, что я хочу купить это старье? Речь идет о том, чтобы взять напрокат, и к тому же…
Фенгре сделал гримасу: сделка переставала быть выгодной. Это была уже не продажа новой или даже подержанной мебели — это было взятие напрокат.
— Вам угодно взять всю эту мебель лютикового цвета? — спросил он. — Вы возьмете ее на год?
— Нет, всего лишь на месяц. Я должна меблировать квартиру одного провинциала.
— Это обойдется в сто ливров в месяц, — объявил мэтр Фенгре.
— Вы шутите, сударь: ведь таким образом через восемь месяцев эта мебель станет моей.
— Согласен, ваше сиятельство.
— И что же?
— А то, сударыня, что, коль скоро она станет вашей, она перестанет быть моей, следовательно я не обязан буду реставрировать ее и обновлять
— все это стоит денег!
Госпожа де ла Мотт задумалась.
«Сто ливров в месяц — это много, — рассудила она, — но нужно сообразить: или через месяц это окажется для меня слишком дорого и тогда я верну мебель и произведу огромное впечатление на торговца, или через месяц я смогу заказать новую мебель. Я рассчитывала потратить пятьсот-шестьсот ливров, но не будем скупиться и потратим сто экю».
— Я сохраняю за собой эту мебель лютикового цвета для гостиной, — вслух сказала она, — и подходящие к ней занавески.
— Так, сударыня.
— А ковры?
— Вот они.
— А что вы мне дадите для другой комнаты?
— Вот эти зеленые диванчики, этот дубовый шкаф, этот стол с витыми ножками и шелковые узорчатые зеленые занавески.
— Хорошо, ну, а для спальни?
— Красивую широкую кровать — на такой отлично спится, — бархатное одеяло с розовой и серебряной вышивкой, голубые занавески и каминный гарнитур отчасти в готическом стиле, но богато позолоченный.
— А туалет?
— С мехельнскими кружевами! Взгляните на них, сударыня. Изящнейший комод маркетри, такая же шифоньерка, софа, обитая вышитой тканью, такие же стулья, элегантная горелка — она получена из спальни госпожи де Помпадур, из Жуази.
— Сколько же все это стоит?
— На месяц?
— Да.
— Четыреста ливров.
— Послушайте, господин Фенгре, пожалуйста, не принимайте меня за гризетку! Людей моего происхождения нельзя ослепить этими флагами! Рассудите, прошу вас, что четыреста ливров в месяц — это четыре тысячи восемьсот ливров в год и что за эту цену я могла бы получить меблированный особняк!
Мэтр Фенгре почесал за ухом.
— Вы заставите меня возненавидеть Королевскую площадь! — продолжала графиня.
— Я был бы в отчаянии, сударыня!
— Так докажите это! Я не желаю платить за эту обстановку сто экю!
Последние слова Жанна произнесла так властно, что торговец снова задумался о будущем.
— Пусть будет по-вашему, сударыня.
— С одним условием, мэтр Фенгре!
— С каким, сударыня?
— С таким, что все это будет размещено и расставлено в квартире, которую я укажу, в три часа пополудни.
Оставив свой адрес, она села в экипаж.
Час спустя Жанна сняла помещение на четвертом этаже, и не прошло и двух часов, как гостиная, прихожая и спальня уже меблировались и обвешивались коврами.
Когда помещение было приведено в порядок, стекла вымыты, а в каминах загорелся огонь, Жанна принялась за свой туалет и добрых два часа наслаждалась счастьем — счастьем ступать по мягкому ковру, чувствовать вокруг себя теплый воздух в обитых коврами стенах и вдыхать аромат левкоев, которые с наслаждением купали свои стебли в японских вазах, а головки — в жарких испарениях квартиры.
Мэтр Фенгре не забыл и о золоченых бра, держащих свечи; по обеим сторонам зеркал под огнями восковых свечей переливались всеми цветами радуги люстры со стеклянными жирандолями.
Огонь, цветы, восковые свечи — Жанна пустила в ход все, чтобы украсить рай, который предназначался ею для его высокопреосвященства.
В свой туалет Жанна внесла изысканность, о которой ее отсутствующий муж потребовал бы у нее отчета; женщина была достойна помещения и обстановки, взятой напрокат у мэтра Фенгре.
Она ждала. Часы пробили девять, десять, одиннадцать часов — никто не явился, ни пешком, ни в карете.
Одиннадцать часов! А между тем это был тот самый час, когда обходительные прелаты, которые истощили свое милосердие за ужином в предместье и которым понадобилось всего лишь двадцать оборотов колес, чтобы выехать на улицу Сен-Клод, радовались, что человечность, филантропия и религиозность так дешево им стоит.
На Фий-дю-Кальвер зловеще пробило полночь.
Ни прелата, ни кареты; свечи начали бледнеть, несколько свечей забросали полупрозрачные скатерти
