своими розетками из золоченой кожи.
В половине первого Жанна, вне себя от бешенства, встала с кресла, с которого она поднималась за этот вечер сто раз, чтобы открыть окно и вперить взор в глубину улицы.
Квартал был безмятежен, как перед сотворением мира.
Она разделась, отказалась от ужина и отпустила старуху, расспросы которой начали ей надоедать.
И в одиночестве, среди шелковых обивок, за прекрасными занавесками, в великолепной постели ей спалось не лучше, чем накануне, ибо накануне ее беззаботность была куда счастливее: она порождала надежду.
Глава 15. КАРДИНАЛ ДЕ РОАН
На следующий день Жанна снова принялась наряжать свою квартиру и наряжать самое себя.
И вот пробило семь часов; огонь в гостиной ярко горел, когда по улице Сен-Клод проехала карета.
Жанна еще не успела в раздражении броситься к окнам. Из кареты вышел человек в плотном рединготе. Вскоре зазвенел звонок, и сердце г-жи де ла Мотт забилось так сильно, что она его едва расслышала.
Через несколько секунд госпожа Клотильда доложила графине:
— Тот человек, что написал позавчера.
— Впусти его, — отвечала Жанна.
Легкие шаги, скрипящие ботинки, красивый человек в шелку и бархате, высоко держащий голову и кажущийся великаном в десять локтей роста в этой маленькой квартирке, — вот что услышала и увидела Жанна, вставая навстречу гостю.
Она была неприятно поражена «инкогнито», которое сохраняла «эта особа».
И она решила взять верх, как женщина, которая все обдумала.
— С кем имею честь разговаривать? — спросила она, делая реверанс, но реверанс покровительницы, а не покровительствуемой.
— Я — кардинал де Роан, — ответил вошедший.
На это г-жа де ла Мотт, притворившись, что краснеет и растворяется в смирении, ответила таким реверансом, какие делают королям.
Она выдвинула кресло и, вместо того чтобы сесть на стул, как повелевал этикет, поместилась в большом кресле.
Кардинал, видя, что здесь каждый волен располагаться со всеми удобствами, положил шляпу на стол и, пристально вглядываясь в лицо Жанны, которая глядела на него, начал:
— Вы в самом деле, мадмуазель…
— Сударыня, — перебила Жанна.
— Простите… Я запамятовал… Вы в самом деле, сударыня…
— Мой муж — граф де ла Мотт, ваше высокопреосвященство.
— А вы, сударыня, — продолжал кардинал, — урожденная Валу а?
— Да, ваше высокопреосвященство, Валуа.
— Сударыня! Расскажите мне, пожалуйста, эту историю. Вы меня заинтересовали: я люблю геральдику.
Жанна просто и небрежно рассказала о том, что уже известно читателю.
Кардинал слушал и смотрел.
Он даже не потрудился скрыть свое впечатление. Да и зачем? Он не верил ни в достоинство, ни в происхождение Жанны; он видел, что она хороша собой и бедна; он смотрел на нее — этого было довольно.
Жанна, замечавшая все, догадалась, что ее будущий покровитель составил себе неблагоприятное представление о ней.
— Значит, — беззаботно произнес де Роан, — вы в самом деле несчастны?
— Я не жалуюсь, ваше высокопреосвященство.
— Да, мне преувеличили затруднения, которые вы испытываете.
Он огляделся вокруг.
— Квартира удобная, хорошо меблированная.
— Для гризетки — безусловно, — отвечала Жанна, горя от нетерпения вступить в бой, — я с вами согласна, ваше высокопреосвященство.
Лицо кардинала выразило изумление.
— Как? — воскликнул он. — Вы называете эту обстановку — обстановкой гризетки?
— Полагаю, ваше высокопреосвященство, что вы не могли бы назвать ее обстановкой принцессы, — отвечала она.
— А вы — принцесса, — отвечал он с той неприметной иронией, которую только изысканные умы или люди знатного рода умеют подмешивать в свою речь так, чтобы не превратиться при этом в наглецов.
— Я — урожденная Валуа, ваше высокопреосвященство, так же как вы родились Роаном. Вот все, что мне известно, — отвечала Жанна.
Эти слова были произнесены так отчетливо и с таким величием — величием непокоренного несчастья, величием женщины, чувствующей свою обездоленность, они были сказаны так мягко и в то же время с таким достоинством, что принц не был уязвлен, а человек в нем был растроган.
— Вы живете одна, сударыня? — спросил он.
— Совершенно одна, ваше высокопреосвященство.
— Для такой молодой и красивой женщины это прекрасно!
— Это вполне естественно, ваше высокопреосвященство, для женщины того общества, в какое ее загнала нищета.
Кардинал подвинул кресло, как бы для того, чтобы придвинуть ноги к огню.
— Сударыня! — сказал он. — Я хочу знать, чем я могу быть вам полезен.
— Ничем, ваше высокопреосвященство.
— Я надеюсь, вы еще не исчерпали все свои средства, сударыня?
Жанна промолчала.
— Может быть, у вас есть где-нибудь земля, пусть и заложенная, какие-нибудь фамильные драгоценности, например, вот эта?
Он указал на коробочку, которой играли белые, тонкие пальцы молодой женщины.
— Эта? — переспросила она.
— Оригинальная коробочка! Вы позволите? Он взял коробочку.
— Вам известен оригинал этого портрета? — спросила Жанна.
— Это портрет Марии-Терезии.
— Марии-Терезии?
— Да, императрицы Австрийской.
— В самом деле? — вскричала Жанна. — Вы уверены, ваше высокопреосвященство?
Кардинал снова принялся разглядывать коробочку.
— Откуда она у вас? — спросил он.
— От одной дамы, которая приезжала ко мне позавчера.
Кардинал посмотрел на коробочку с особым вниманием.
— Я ошибаюсь, ваше высокопреосвященство, — продолжала графиня, — у меня были две дамы.
— И одна из них вручила вам эту коробочку? — с недоверием спросил он.
— Она забыла ее у меня.
Кардинал погрузился в глубокую задумчивость. Заинтригованная графиня де Валуа решила, что ей необходимо быть начеку.
Кардинал поднял голову и внимательно посмотрел на графиню.
— А как зовут эту даму?
— Если бы я знала даму, которая оставила здесь эту бонбоньерку…
— Так что же?
— Я уже отослала бы ее владелице. Она, конечно, дорожит ею, а я не хотела бы отплатить
