Грянул дверной звонок. С дикой силой, как возмездие. Только тогда Аспирин неторопливо поднялся, подошел к мойке – по воде, как святой Петр. Закрутил краны. Звонок трезвонил и дребезжал. Аспирин пошел открывать.
Она стояла на пороге – яростная фурия в длинном махровом халате:
– Идиот?! Что ты делаешь, сволочь! Уже на третий этаж пролилось, ты рехнулся, подонок!
Он молча смотрел. Под его взглядом она затихла, судорожно глотнула, схватила ртом воздух.
– Ты что…
– У меня страховка, – сказал Аспирин. – Я тебе оплачу. И этим, с третьего, тоже.
Она отступила. Окинула его взглядом с головы до ног – его и Алену, молча замершую за его спиной с медведем наперевес.
– Ира, – сказал Аспирин. – Не бросай меня, пожалуйста.
Она отступила еще на шаг. Обхватила плечи руками, будто от холода. И ушла, всплеснув полами халата – только тапочки прошлепали по ступенькам.
Дверь поскрипывала, раскачиваясь туда-сюда – от сквозняка. Аспирин стоял, слушая скрежет ключа в замочной скважине этажом ниже. Не то Ирина запирала дверь на семь оборотов, не то у нее вдруг испортился замок.
У него замерзли мокрые ноги. Прямо-таки окоченели. Он захлопнул дверь и вернулся в кухню.
Алена орудовала тряпкой. Выкручивала в ведро мутные потоки, промокала лужу – и снова выкручивала. Пробка лежала на краю раковины, рядом неопрятной серой ленточкой валялся отлепленный скотч.
Аспирин сел к столу, оперся локтями о столешницу и опустил голову на сплетенные пальцы.
– Это круто, – сказала Алена, не поднимая головы. – Но этого недостаточно, Леша. Этого недостаточно.
– Здравствуйте, мои дорогие, у меня для вас длинное печальное известие. На самом комфортном, самом мягком и ласковом «Лапа-радио» – кадровые перемены, и вы больше никогда не услышите в эфире душевного Аспирина… Время идет, на смену старым лекарствам для души приходят новые лекарства – душевный Эффералган, душевный Колдрекс, душевный Иммодиум… Что вам Аспирин, послушаете других – и забудете! Нет? Вы не согласны? Вы, сидя в офисе, или в за рулем, или дома – возмущены? И правильно! Первое апреля – никому не верю, и вы не верьте никому, в особенности сегодня… Это была шутка, для тех, кто в танке, повторяю – веселая первоапрельская шутка… Аспирин остается с вами, и в подтверждение этого поют «Тату»!
Он перевел дыхание и стянул наушники. Вчера Алена ушла из дома и не возвращалась полтора часа. Он опоздал в клуб, дожилаясь ее.
– Где ты была?!
Алена тяжело дышала. В опущенной руке у ее покачивался продуктовый кулек, за полиэтиленовой стенкой виднелась ребристая поверхность батона.
Другой рукой она прижимала к себе Мишутку. Как будто его собирались отнять.
– Не подходи, Леша.
Она разжала пальцы, батон в кульке упал на пол. Очень осторожно Алена отстранила от себя Мишутку. В ярком свете прихожей Аспирин увидел, как блеснула искра в шоколадной шерсти. Будто осколок стекла застрял у Мишутки около виска.
– Что это…
– Не трогай! Отойди!
В ее голосе был ужас. Аспирин попятился.
Двумя пальцами Алена ухватилась за осколок и с усилием выдернула его из медвежьей головы. Аспирин увидел иголку – длинную и полую изнутри. В полости темнела жидкость – капля, не больше.
– Что это?!
– Он меня прикрыл, – отстраненным голосом сказала Алена. – Мишутка. Он всегда меня прикрывает.
– Это… снотворное?
– Дай блюдце, – сказала Алена. – Скорее.
Игла звякнула, укладываясь на блюдце.
– Это вещественное доказательство, – Аспирин потянулся к телефону. – Как бы там ни было…
– Она ледяная, – все так же отстраненно сообщила Алена. – Она еще в Мишутке начала таять.
– Что?
Иголка на глазах оплывала в крохотной лужице воды. Темное вещество растекалось, теряя цвет.
– Нифига это не доказательство, – пробормотала Алена. – Если бы я могла понять, кто стрелял и откуда, я бы его… песней выцепила. Вывела бы… но я даже не поняла сначала. Вообще ничего. Если бы не Мишутка…
– Ты бы упала и заснула?
– Сядь, – Алена прижала к себе медведя. – Как ты думаешь… ему от этого ничего не будет?
– Кому?
