– Нет у него карманов, конечно… На нем одежда мужнина, а тот карманов не любил…
Руалово сердце бешено колотилось о ящерицу, притаившуюся за пазухой.
– Ясновидящий… – раздраженно проворчал хозяин. – А денежки сами сбежали, да? Ноги у них выросли, так? Ясновидящий, пес тебя дери… А вот узнай, ясновидящий, кто деньги спер!
Радостно закивала кухарка. Загалдели работники, а Руал потер ушибленную руку и сказал в сторону:
– Да запросто…
Двенадцать полных стаканов стояли на просторном столе. Вдоль стены выстроились работники, возбужденные, не в меру шумные. Веснушчатый Руалов знакомец тонко хихикал; темноволосый красивый парень то и дело вытирал о штаны вспотевшие ладони. Он нервничал сверх меры – с противоположной стороны стола на него смотрела, не отрываясь, хозяйская дочь.
Хозяин стоял тут же, опустив тяжелую ладонь на худое плечо бледного мальчишки – сына. Кухарка, подбоченясь, поощряла Руала улыбкой.
– Здесь двенадцать стаканов, – бодро сказал Руал. – Вода в них заговоренная. По команде все берут стаканы в руки – и я тоже, чтоб не было сомненья…
– И я возьму, так и быть… – добродушно пробасила кухарка.
– Я читаю заклинание, – продолжал Руал, и в руках вора стакан трескается. У кого стакан треснет – тот украл два гроша, и это доказано, потому что заклинания не врут. Ясно?
Веснушчатый от напряжения хихикнул так громко, что соседи по очереди отпустили ему тумака. Темноволосый был бледен, как молоко, и судорожно мял трясущиеся руки.
– Н-ну… – процедил хозяин.
– Начали! – сказал Руал и первый взял со стола стакан. Второй стакан взяла кухарка.
Работники мялись, переглядывались, по очереди подходили к столу. Вскоре он опустел.
Хозяйская дочь не сводила пристального взгляда с темноволосого. Тот прятал глаза и едва сдерживал дрожь в руках.
Наступила напряженная тишина. В тишине Руал начал:
Темень и солнце, земля и вода!
Тайное явным да станет тогда!
Он говорил тихо, зловеще, растягивая слова.
Тайное явным да станет сейчас, В этот единственный…
Голос его снизился до бормотания. Руки со стаканами напряженно тряслись.
В этот единственный РАЗ!
Слово «раз» хлестнуло, как удар бича. Хозяйская дочка вскрикнула, и потом снова стало тихо. Все смотрели на темноволосого. У него с рук капала вода – кап, кап… Стакан красивого юноши дал трещину до самого дна.
– Ах, батюшки… – прошептала кухарка.
– Вот как… – тихо, почти ласково проговорил хозяин. – Вот как, дружочек Барт…
– Я не брал! – в тоске закричал темноволосый. Его оттирали к двери. Разрыдалась вголос хозяйская дочка, выбежала, чуть не сбив с ног брата, которого колотила крупная дрожь.
– Ба-атюшки… – кухарка кинулась вслед за ней.
Руал, прижавшись спиной к стене, отхлебнул воды из своего стакана. Поперхнулся. Темноволосого взяли в кольцо, потом, не обращая внимания на слезы и крики о невиновности, поволокли во двор. Руал бездумно, как заведенный, вышел тоже. Юношу уже раздевали, кто-то щелкал кнутом. Одобрительно покрикивал хозяин, удерживая возле себя вырывающегося сына:
– Нечего отлынивать… Посмотри, тебе тоже наука…
Темноволосого растянули на траве четверо, удерживая его за руки и за ноги. Здоровенный детина остервенело пошел работать кнутом. Руал хотел уйти – и не мог, ноги не слушались. Хозяин бодро приговаривал:
– По заслуге ворюге, по заслуге! Давай! Еще!
– Отпустите! Нет! – рванулась с крыльца хозяйская дочь. Ее схватила в объятья подоспевшая кухарка, скрутила, увлекая в дом. Девушка зашлась криком:
– Нет, он не мог!
Обернулся, нахмурившись, хозяин.
Кухарка втащила девушку в дом, уговаривая, сама обливаясь слезами. Из-за захлопнувшейся двери донеслось отчаянное:
– Звери!
Руалу стало дурно. Он стоял, привалившись к стене, грыз руку, ощущая на языке привкус крови.
Неистовствовал, рассекал, впивался хлыст. Четверым, удерживавшим Барта на земле, уже почти не приходилось прилагать для этого усилий. Остальные работники стояли, сбившись в кучку, с застывшими, белыми лицами.
