Лаура подхватила свою корзину и повернулась, делая вид, что уходит.
И тогда торговец отчаянно завопил ей вслед:
– Восемь доллар! Мамзель давать Жюль восемь доллар, и он давать ей много, много товара!
– И даже вон то, что в центре? – девушка указала на большое ожерелье из черного жемчуга, лежавшее в футляре из раковины.
– Уи, восемь доллар.
– Я дам пять.
– П-я-я-т-ь?! Нет! Невозможно! Даже для вас, мамзель!
– Ладно, шесть, но в придачу вы дадите мне книгу, которую прячете у себя под курткой.
Жюль изумленно уставился на девушку, а затем растерянно хлопнул себя по бокам.
– Как вы… О, ладно, шесть доллар, и я даю вам моя маленькая сборник поэм. И, пожалуйста, уходить из моей лавки!
Лаура передала торговцу банкноту, и тот, ворча, полез в висевший на шее кошелек за сдачей. Затем девушка аккуратно завернула купленные ожерелья в оленью кожу, положила сверток в корзину к другим покупкам и бесцеремонно напомнила:
– И книгу, месье, тоже. Вы обещали.
– У мамзель орлиные глаза, она смотреть прямо в карманы бедного торговца.
– Однако, обещанье – есть обещанье…
– …Его надо выполнять. Хорошо мамзель. Все равно я не уметь читать проклятые английские слова. – Жюль полез в свой сюртук и достал маленькую книжку в красной обложке.
– Уильям Блейк, «Песни житейского опыта», – прочитала Лаура и сунула книгу в корзину, – возможно, она стоит десять долларов, месье. Благодарю вас.
– Десять доллар!! Мамзель, вы должны подождать!
Но Лаура уже повернулась, улыбнулась на прощанье торговцу и помахала ему.
– О, боже, вы пиратка! – восхищенно закричал ей вслед мужчина и добавил: – Мамзель приходить опять следующая неделя, да?
Часы на башне ратуши пробили два раза, когда Лаура, наконец, покинула Французский рынок. По улице Св. Филиппа сновали экипажи, влекомые мулами, тротуары наполнялись прохожими. Пройдя мимо городского театра, девушка вышла на аллею, миновала многочисленные кафе и оказалась у старого кирпичного здания.
Заскрипели ворота, над грязной давнишней лужей, расположившейся прямо возле входа в дом, поднялись тучи москитов. Отмахнувшись от них, Лаура поднялась по кипарисовой лесенке на второй этаж, стукнула в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла внутрь.
В комнате, где она оказалась, стоял старый покосившийся стол и два ветхих стула. Огонь, пылавший в камине, отражался на плотно закрытых жалюзи и от этого в помещении было жарко, как в духовке.
– Мейзи? Ты здесь? – позвала по-английски Лаура.
– А где еще я быть, мисс Лаура?
– Ну, может, ты танцуешь с губернатором на балу.
– Давай, давай, детка, – пронзительный голос задрожал от смеха.
Девушка поставила на стол свою корзину, достала из нее булку хлеба, пакет риса, несколько копченых колбасок, затем добавила лимонов и пакет чая.
– Как твой ревматизм, Мейзи?
– Сносно, сносно.
Из соседней комнаты, шаркая подошвами, вышла сгорбленная старушка с кожей цвета жареного кофе, одетая в помятое платье цвета индиго. Она куталась в потертый шерстяной платок, на ее груди болтался подвешенный на сыромятном ремешке маленький пузырек янтарного цвета.
– Почему бы тебе не сесть, Мейзи? Сейчас я поджарю тебе немного колбасок.
– Нет, мэм, – улыбнулась женщина, обнажив свои пожелтевшие от табака зубы. – Вы сильно добра ко мне, мисс Лаура. Но не стоит. Не надо для госпожа тратить время на меня.
– Ради всего святого, я не твоя госпожа! Папа освободил тебя, когда моя мама уехала, разве ты забыла? Ты свободная женщина!
– Он это делать потому, что я быть сильно старый для работа, вот так.
– Я не хочу, чтобы ты так говорила!
– Но еще я сильно старый менять свои слова.
Лаура вздохнула.
– Ну почему ты не хочешь вернуться назад к нам домой? Ида говорит, что ты бы могла жить вместе с нею и Сент Джоном в домике для прислуги.
Мейзи покачала головой.
– Я прожила семьдесят лет все время рядом с другие люди. Больше и не хотеть никого. Когда Бог готов забрать меня, он меня забирать, и я совсем не волноваться.
