Лаура остановилась возле старой индианки, сидевшей на плетеном коврике и вязавшей корзины из тростника, собранного в окрестных болотах, и окрашенного в черный цвет при помощи коры орехового дерева. Девушка договорилась, чтобы старуха отнесла три свои корзины к ней в лавку и пошла дальше.
Возле палатки, украшенной травой и цветами, Лаура обнаружила группу горожан и свободных чернокожих, отчаянно споривших и делавших ставки на двух больших бойцовских петухов, сходившихся в этот момент на арене.
Конечно, петушиные бои не место для настоящей леди, но Лаура страшно заинтересовалась. Девушка сжала ручку корзины обеими руками и внимательно посмотрела на пернатых бойцов.
Ей сразу понравилась более маленькая птица, – норовистый нахал с общипанным хвостом и желтыми перьями на ногах. Этот петух расхаживал вокруг своего врага, подпрыгивал как настоящий боксер, и в его крохотных глазках полыхала неприкрытая ненависть. Лаура даже взвизгнула от восторга, когда он стремительно и почти незаметно для глаза резко ударил своего врага в широкую грудь, подставив тому свою шею. Более крупная птица молниеносно сделала выпад, но первый боец стремительно взлетел в воздух и обрушился на врага сверху, опрокидывая его на спину. Вверх полетели перья, раздались вопли возбужденных зрителей.
– После того, как вы перестали подавать сигналы дымом краснокожим собратьям и призывать их к грабежу, можно мне посоветовать вам поставить на Денди, мадемуазель Шартье? – раздался позади Лауры глубокий, насмешливый голос, – это вон тот петух в желтых панталонах.
От неожиданности и гнева у Лауры по спине побежали мурашки. Ей не надо было даже оборачиваться для того, чтобы узнать, кто с ней разговаривает. Ну надо же, как будто ему недостаточно того, что вчера он застал ее с трубкой в руках! Так нет, сегодня ему удалось поймать ее на петушиных боях! Девушка стремительно бросилась сквозь толпу прочь, надеясь избавиться от своего вчерашнего незнакомца.
– А я надеялся пригласить вас выпить со мной чашку чая.
– А я надеялась никогда больше не встречаться с вами, мосье! – девушка резко повернулась к нему и немедленно пожалела о своем поступке, потому что при виде этого мужчины у нее снова сразу перехватило дыхание.
Не отстававший от нее Доминик Ю, несомненно, был джентльменом от самой верхушки своей высокой шелковой шляпы до кончиков сверкающих на солнце полуботинок. Под его облегающим черным сюртуком был серый жилет и белоснежная рубашка с высоким жестким воротником. Словно морская пена вздымался галстук, в манжетах сверкали бриллианты, а в петлице дрожала алая роза.
На его загорелом лице сияла ослепительная улыбка. Он снял шляпу и поклонился. Почему-то Лаура задержалась глазами на его густых темных волосах, лежавших у него сзади на воротнике.
На мгновение мужчина показался ей таким по-мальчишески забавным, что девушка с трудом удержалась от того, чтобы не прикоснуться к нему. Вместо этого она крепко обхватила свою корзину, словно это самое дорогое, что было у нее в жизни, и восхищенно посмотрела на Доминика, выпрямившегося во весь свой рост. Теперь она могла рассмотреть его лучше, чем вчера. Он был немолод – на его левом виске пробивалась седая прядь, которую Лаура не заметила прежде, однако, его нельзя было назвать и старым. Глаза мужчины были яркими, глубокими, словно тихий омут в жаркий, летний полдень, и такими же… призывными и таящими опасность. Лаура вспомнила, что говорил о нем Сент Джон: Доминик Ю сражался в армии Наполеона и владеет кораблем. Эти пронзительные зоркие глаза принадлежали опытному моряку.
Он улыбнулся, морщинки в углах его глаз стали глубже, и девушка почувствовала, как учащенно забилось ее сердце. Внезапно осознав, что она откровенно рассматривает его, она резко развернулась и, сказав по-английски:
– Всего доброго, сэр, – снова начала проталкиваться сквозь толпу.
С трудом, удерживая над головой свою корзину, она несколько минут пробивалась вперед, сопровождаемая со всех сторон толчками и резкими выражениями. Но зато, когда Лаура, наконец, оглянулась, его не было видно.
– Хорошо, что избавилась от него, и пусть он задохнется от жары в своем дурацком галстуке.
Однако, когда она повернула за угол и подошла к палатке итальянца – торговца фруктами, Доминик Ю стоял немного впереди и пил бренди из хрустального бокала. Увидев девушку, он весело улыбнулся и поднял бокал, как бы приветствуя ее.
У Лауры замерло сердце. Как ему удалось оказаться впереди? Получалось так, будто это она ищет встречи с ним. Чего этот мерзавец добивается? Она развернулась и пошла в обратном направлении.
– Боже мой, Бабетта, – услышала Лаура голос, говоривший по-французски, – тебе не кажется, что подобным женщинам еще рановато выходить на свою работу.
– Кажется, Мери. Но, может быть, прошлой ночью дела у нее шли плохо, вот и пришлось выходить на промысел пораньше.
Лаура посмотрела на двух хорошо одетых матрон, выходивших из палатки торговца, и в одной из них узнала бывшую подругу матери.
Посмотрев на девушку холодными, зелеными глазами, женщина постарше презрительно приподняла юбки, как бы боясь запачкаться, проходя мимо. Ее молодая спутница поступила точно так же, а затем оглянулась и хихикнула.
Лаура замерла от обиды и так стояла некоторое время. Прохожие обходили ее, подобно тому, как морские течения обегают стороной крохотный островок в океане. Два или три человека взглянули на девушку, проходя мимо, но, увидев ее покрасневшее лицо и наполненные слезами глаза, торопливо поспешили прочь.
Неужели людская память никогда не забудет ее мать и ее легкомысленное поведение. За эти пять лет не проходило, практически, ни одного дня, когда Лаура не слышала бы шепотков за своей спиной, относившихся к ее матери и к ней.
Добропорядочные креолы из хороших семей продолжали заниматься торговлей подобно Лауре, но никогда не приглашали ее к себе домой. Девушка практически оказалась выброшенной из общественной жизни города. Она давно уже не выходила никуда и не ездила ни в оперу, ни на балы.
С другой стороны, почти каждую неделю, в ее магазин приходили мужчины с совершенно недвусмысленными предложениями. Большинство из них были преуспевающими плантаторами, желавшими
