невольно вспоминал, что вот так же она держала той ночью руками и губами его самого, укрощая его гордость.
Скажи, что ты хочешь меня.
Я хочу тебя.
Это было правдой. Генри по-прежнему желал Речел, хотя ненавидел себя за это.
Взгляни на себя по-новому.
Генри прикрепил зеркало к мольберту, достал краски и кисти и начал новую картину – портрет незнакомца, вошедшего на чердак, где нашла убежище Речел.
Он всю ночь изучал свое лицо в зеркальном стекле, перенося собственные черты на поверхность холста.
Генри никогда такого не видел: на землю сплошной стеной падал густой и тяжелый снег. Даже ветер казался белым, когда кружился вместе с пушистыми хлопьями.
Первый снег пошел под утро, все началось быстро и незаметно, без угрожающих отдаленных раскатов грома, как это было в летнюю грозу. Теперь Генри понял, почему жители Промиса так спешно собирали урожай, заготавливали дрова, чинили ставни и крыши, заделывали в домах щели.
Послышался стук задней двери. Генри, стоя у окна, увидел Речел и едва узнал ее, одетую в пальто, ботинки и меховую шапку. Конечно, жена шла доить проклятых коров.
Найдя среди одежды, висящий в прихожей, старое пальто, Генри пошел по следам Речел, по колено проваливаясь в наметенные за утро сугробы. К счастью, курятник и хлев находились рядом с домом.
Когда Генри зашел в хлев, Речел уже доила первую корову. Не говоря ни слова, он начал доить вторую. Речел принялась за третью, он – за четвертую. Так они шли друг за другом, пока не встретились у дальней стены и не посмотрели друг другу в глаза.
– Благодарю, – произнесла Речел.
– Не за что, – ответил Генри. – Эта работа входит в мои обязанности.
– С сегодняшнего дня ты можешь этого не делать.
– Почему?
– Хорас перебирается к нам. Будет жить в свободной комнате.
– Могу я узнать причину?
– Он говорит, что нынешняя зима будет особенно тяжелой и если дом занесет снегом, то я не выберусь…
«Я» вместо «мы».
– Понимаю…
– Не понимаешь, но скоро поймешь, – сказала Речел. – Если снегопад продлится несколько дней, нас засыплет по самую крышу, и не будет никакого смысла выходить наружу. Рассказывают, что некоторые люди были заживо погребены и замерзали на собственном крыльце, не сумев попасть в дом.
– Ты, конечно, преувеличиваешь!
– Нет. Нет.
– Черт возьми!
– Если Хорас говорит правду, – а ему можно верить, – мы так замерзнем, что из порезанной руки не пойдет кровь…
В хлеву повеяло ледяным ветром, когда дверь открылась и вошел Хорас.
– Да, – подтвердил он, подходя к Речел и Генри. – В этом году остынет даже преисподняя… Нам лучше поскорее начать.
– Что начать? – не понял Генри.
– Переносить мои вещи в более уютное место. Несколько раз Генри отправлялся к дому Хораса и возвращался обратно, нагруженный то продуктами, то одеялами, то всякой всячиной. Речел приготовила сразу две перины для кровати Хораса. Затем все трое убедились, что печь в его комнате хорошо топится. Напоследок Хорас объявил, что снега будет предостаточно, чтобы решить проблему водоснабжения.
– И консервированное молоко не испортится, если будет стоять в холоде, – добавила Речел.
– Я тоже об этом думал, – согласился Хорас. – Когда родится ребенок, ему и тебе понадобится много молока.
– А тебе у нас будет хорошо? – спросила Речел.
– Почему нет? В моей хижине слишком одиноко, к тому же там нет пуховых перин и подушек. Чтобы у вас не скучать, я прихватил спицы и мотки шерсти для вязания.
Когда Речел с мужем вышли в гостиную, оставив Хораса в его комнате, Генри спросил:
– Он умеет шить и вязать? Речел пожала плечами:
– Утверждает, что научился вязанию, когда однажды зимой оказался замурованным в своей хижине вместе со старой вдовой старателя. Что касается шитья, то этим большинство здешних мужчин занимаются сами.
– Ого!..
Генри взглянул на ее щеки, раскрасневшиеся от ветра и холода. Речел сняла пальто, повесила на
