– Она прекрасна, – пробормотал Черный Рыцарь.
Отем робко прошептала:
– Кто Вы?
– Будь осторожна, – сказал он.
– Но… – она безуспешно пыталась справиться с комком в горле, в глазах застыл страх.
Приложив палец к губам, скрытым за черным шлемом, рыцарь покачал головой. Забрало он не поднимал, поэтому Отем не могла видеть его глаз.
Предупреждение.
Развернув лошадь, Черный Рыцарь растворился в ночной темноте.
Ноги Отем внезапно ослабели, и она опустилась на землю, дрожа от пережитого ужаса. Ветерок принес запах крови, и девушка с трудом поднялась, изо всех сил стараясь не смотреть на следы кровавой бойни.
Ноги стали тяжелыми, будто налились свинцом. Отем медленно брела к животным. Этого не могло случиться, повторяла она себе.
Рыцарь оставил ей предупреждение. Она не должна рассказывать о том, что произошло этой ночью.
Будь осторожна.
Остаток ночи Отем скакала во весь опор. Она была слишком напугана и напряжена, чтобы пытаться снова заснуть. Девушка подгоняла Гоуст, молясь про себя, чтобы Черный Рыцарь не вздумал ее преследовать.
Встало солнце.
За поворотом показалась еще одна дубовая роща – и там стоял Рейн. Защитник. Ее защитник. Он ждал ее. Отем знала, что рано или поздно так и должно было случиться. Но почему на его лице нет улыбки? Можно подумать, будто он не рад ее видеть!
Но сейчас это не имело для нее никакого значения: за всю свою жизнь Отем ни разу не чувствовала себя в большей безопасности и никогда не испытывала большего возбуждения при виде мужчины.
Гвендолен прикоснулась к лицу и удивилась, каким горячим оно стало. Она наблюдала за Тайрианом, хотя он понятия не имел, что послушница следит за ним вот уже более четверти часа.
Этот человек внушал тревогу. Кому необходимо носить при себе такое оружие? Насколько она знала, только рыцарю. Ей следовало бы написать записку и спросить Торолфа, но это невозможно – гигант не смог бы прочитать ни единого слова.
Кроме того, она не взяла чернила и гусиное перо, хотя можно было бы написать и палочкой на земле. Если бы только Торолф умел читать! Но если научиться лучше общаться с возницей – например жестами – она смогла бы описать ситуацию и сообщить все, что увидела. Нет, наверное, не все.
Гвендолен вспыхнула при мысли об этом. Она не могла не залиться ярким румянцем, вспомнив полуобнаженное мужское тело. Монах – девушка слышала, что Торолф называл его Тайрианом – скорее всего вовсе не монах, а рыцарь-разбойник. Особенно Гвен волновал вопрос, почему он едет с ними. Разве у него нет занятий поинтереснее – например, сражаться в битвах или добиваться руки какой-нибудь прекрасной дамы, возможно, даже спасти ее из заточения! Что у него на уме? Знает ли он, в каком она положении? Кровь отхлынула от лица Гвендолен при мысли, что он может быть одним из людей Дрого.
Девушка вернулась к костру и бросилась к Торолфу, который свежевал кролика. Она дружелюбно улыбнулась ему и помогла подготовить вертел.
– Значит, юная послушница, – сказал возница, – ты знаешь кое-что еще, кроме чтения своего псалтыря и задумчивых взглядов вдаль, а?
Гвендолен энергично закивала. Потом движениями гибкого тела изобразила, как он готовит для них еду возле костра. Она показала на его грудь, схватила за руки и повторила все движения при разделывании кролика и насаживании на вертел.
– Гвендолен, ты удивляешь меня, – Торолф тепло рассмеялся. – Когда это ты стала такой болтливой?
Она беззвучно рассмеялась, продемонстрировав великолепные жемчужно-белые зубы. Потом, став серьезной, девушка повторила движения рыцаря, быстрыми жестами обрисовав длинный широкий меч.
Глаза Торолфа сузились.
– Что ты пытаешься показать мне, Гвен? Ты выглядишь ужасно встревоженной. Похоже на меч… – несколько секунд он наблюдал за энергичной жестикуляцией девушки. – Рыцарь? Где? Здесь? – он огляделся вокруг. – Ты показываешь через плечо… Кто-то купается? А, добрый монах? О, нет, ты же не подсматривала за ним у воды, правда?
Гвендолен закивала еще решительнее, чем прежде.
Великан подвел ее поближе к костру, так как ночные сумерки сгущались.
– Расскажи мне побольше. Что-то очень сильно взволновало тебя, и я не думаю, что просто мужское тело.
Рубиновый отблеск костра, на котором готовился ужин, скрыл румянец на щеках девушки. Она изобразила движения мужчины, прячущего что-то под одеждой. Потом снова обрисовала меч.
– У монаха под рясой спрятан меч? – Торолф поскреб подбородок. – Вообще-то, я не вижу в этом ничего плохого, но я проверю, не тревожься.
Торолф хотел уйти, но Гвендолен вытянула руку, делая знак подождать. Она пыталась показать, как под сутаной монаха что-то блеснуло, что-то с маленькими петельками, но возница не понимал. Девушка указала на звезды, сделала жест, как будто снимала их и укладывала на своей груди. Торолф лишь непонимающе хмыкнул и потянул себя за ухо.
– Как здорово! Она разговаривает, не произнося ни звука!
Тайриан подходил к костру.
Гвендолен была благодарна красным отблескам костра, так как по-прежнему ощущала, что горячая волна заливает ее щеки, шею, плечи. Даже уши горели! Ведь она видела этого божественного мужчину почти обнаженным.
Тайриан потянулся к ее руке, Гвендолен резко отдернула ее.
– Я не лгу! Все, что ты говорила языком жестов, было просто здорово! Что-то насчет луны и звезд на твоей груди?
«Если бы ты только знал», – думала Гвен, раскрасневшееся лицо которой контрастно выделялось на фоне белого апостольника.
Она кивнула и отошла от смущавшего ее покой мужчины.
– Чем я заслужил столь неприветливое обращение? – спросил Тайриан у Торолфа.
– Гвендолен не любит, когда до нее дотрагиваются. Это нервирует ее.
– Я бы сказал: больше, чем нервирует; она выглядит смертельно напуганной, – Тайриан хмуро взглянул на Торолфа. – Почему она боится монаха? Она находилась среди подобных мне достаточно долго, – он задумчиво покачал головой. – Вот, я принес еще одного кролика.
С этими словами он принялся сам свежевать и разделывать добычу, а потом насадил куски на вертел, который соорудил быстро и со знанием дела.
Когда мясо стало мягким и сочным, все трое устроились на бревне, заменяющем скамью, ужинать. Гвендолен села на самый конец бревна подальше от мужчин.
– Что с ней на самом деле? – поинтересовался Тайриан. – Она не может говорить, значит, что-то случилось в ее прошлом, что нарушило душевное равновесие.
– Наверное, изнасилование.
– Ты думаешь, ее изнасиловали? – Тайриан закашлялся и чуть не подавился куском кролика. – Монахиню? Кто бы решился сделать это?
– Она не была тогда монахиней, – Торолф бросил в огонь кость. – Да и сейчас еще нет. Она послушница.
– То есть она не приняла окончательный постриг. А хочет она этого?
Торолф окинул монаха недоуменным взглядом.
