дня, проведенного в пути. Стефан метнулся было к хозяину, чтобы поддержать его, но вэдюследиий момент так и не решился.
— Герой с печки бряк, — пробормотала Корделия. — Может, нам на носилках его нести?
— Рыцари Безансона живут в седле, — пояснил киммериец. — Идти пешком для них такой же позор, как для тебя — показаться голой на улице. Дворянская честь…
Корделия в ужасе стала ощупывать талию.
— Почему позор? — страшным шепотом спросила она. — Я что, потолстела?
— Варвар, — голос Альдо утратил самоуверенность, и более походил на кряканье престарелой утки. — Чем закончилась твоя разведка?
Конан не говорил герцогу, где был на самом деле. Краткая ложь лучше путаных объяснений.
— Мы можем продолжать путь, — сказал он. — Но вам лучше передать ребенка Корделии.
Альдо с некоторым сомнением глянул на ак-вилонку. Меч за спиной и два кинжала на поясе — заботливую няню обычно представляют не так. Пряжка в форме человеческого черепа доверия тоже не внушала.
Однако, подобно многим аристократам, герцог привык свысока относиться к женщинам. Он полагал, что их единственный удел — материнство и домашние хлопоты. Поэтому отдать ребенка на попечение девушки было для него так же естественно, как грубить слугам.
К тому же, он понимал, что скоро начнет спотыкаться, и тогда вряд ли удержит корзину.
— Кормить его нужно три раза в день, — важно сообщил он, передавая младенца — нимало не задумавшись, чем именно и как. Вряд ли он и сам знал.
— Грудью? — мрачно спросила девушка, и Конан понял, что в таком духе Альдо вряд сам ли доживет до вечера.
Брови герцога взметнулись, разве что не подпрыгнув над головой.
— Конечно, — ответил он с глубокой убежденностью человека, который даже отдаленно не знает, о чем ведет речь. — Как я вижу, у тебя их целых две.
Сразив девушку столь веским*аргументом, он затопал вперед, увязая в гравии.
Когда мир перестал сверкать и вращаться, Конан увидел вокруг себя просторную залу, наполовину утонувшую в сумраке. Пол был выложен разноцветными плитами. Белый мрамор перемежался здесь с драгоценными камнями, а порой и с костью, вырезанной из черепов великанов и черных драконов.
В мозаике отразилась летопись Ордена Багряного Молоха — его кровавых побед и жестоких преступлений. Среди воинов и чудовищ, боевых колесниц и пылающих замков, — были вплетены рунические символы, защищавшие цитадель и ее владельца.
Прямо напротив Конана стоял высокий трон, вырезанный из проклятого дерева гуатумби. На нем, расправив кожистые крылья, восседал Багряный Молох.
Длинная шипастая шея поднималась почти до самого потолка, и таяла в легком сумраке. У существа не было ни ног, ни рук — лишь тысячи крошечных лапок, словно у многоножки, в два ряда спускавшихся от шеи по брюху.
Крупная голова, едва видимая в полутьме, ощеривалась тремя парами челюстей, над которыми горели пять рубиновых глаз. Чешуйчатый хвост оканчивался венчиком щупалец, словно у актинии, и крошечные молнии искрились меж ними.
— Конан из Киммерии, — произнес Молох. — Как же ты попал в мою цитадель? Прополз по крысиной норе, или тараканы поделились с тобой своими секретами?
Отвечать на издевку — значит напроситься на новую, ente худшую, поэтому Конан благоразумно промолчал.
Багряный усмехнулся.
— Ладно, я шучу, варвар. Мне прекрасно известно, как ты здесь появился. Да и тараканов в моем замке никогда не было. Возле Храма Оракула находится магический портал, не так ли? Люди, прошедшие долгий путь пешком и получившие предсказание, наверняка спешат вернуться домой. Одни — чтобы праздновать, другие — в отчаянной попытке обмануть судьбу. И жрецы открывают перед ними астральные врата — за дополнительную плату, конечно.
Он задумчиво покусал кончик крыла.
— Наверное, стоит наложить на замок новое заклинание. Иначе все, кому не лень, станут те- лепортироваться сюда из Храма или через какой-нибудь другой портал. Правда, пока ты единственный, кому такое пришло в голову. Других устраивают более простые, я бы сказал, обыденные способы самоубийства. Веревка, яд, камень на шею — но если ты решил умереть от когтей Молоха, добро пожаловать.
— Ты послал медузу, чтобы убить сына герцога? — спросил Конан.
— Астарот сильно оскорбится, если узнает, как ты его назвал, — заметил Молох. — Впрочем, раз ты здесь, значит, у моего слуги возникли проблемы и посерьезнее. Не знаю, может, я воскрешу его, — хотя не уверен, что он этого заслуживает… Многоликий хорошо сражался?
— Так себе.
— Тогда пусть гниет.
Багряный взмахнул крылом, отбрасывая в сторону одну тему и переходя к следующей.
— Итак, Конан, ты решил встать на пути судьбы и спасти младенца. Странные вы существа, герои… Помогаете слабым и беззащитным — а разве мы, сильные, не хотим жить так же горячо? Неужели мы меньше заслуживаем счастья, только потому, что способны сами позаботиться о себе, а не приклеиваемся пиявками к первому встречному?
— Ты тянешь время, — сказал Конан. — Думаешь, пока я здесь, твои миньоны успеют убить ребенка. Не надейся — младенец в надежных руках.
— В мире нет ничего надежного, — отмахнулся Багряный Молох. — Кроме смерти, конечно, да только кому она нужна.
— Почему вы несете сына в аббатство Монлюссон? — спросила Корделия.
Возможно, герцог к этому моменту слишком устал, чтобы проявлять высокомерие. Или же ему было приятно поговорить о монастыре — мысленно вернувшись в привычный для себя мир, где нет ни злых предсказаний, ни непутевых варваров.
В любом случае, он ответил:
— Тамошние монахи служат богу Марманду, покровителю добра и света.
Корделия не умела слушать, и потому тут же встряла:
— Я никогда о нем не слышала.
Герцог смерил ее взглядом — так гробовщик снимает мерку с покойника.
— Вряд ли ты вообще слышала о добре и свете. Впрочем, у Марманда немного последователей. Послушником Моилюссоиа может стать лишь тот, кто ни разу не согрешил ни делом, ни словом, ни даже мыслью. Их бог улыбается всем, чья душа хрустально чиста.
— А какой прок в душе, если она хрустит? — удивилась Корделия.
Альдо покопался в своей кладези мудрости, но ответа на этот вопрос так и не нашел. Тогда он продолжил:
— Последователям Марманда ведома могущественная магия. Даже высшие демоны и некроманты не в силах победить их. К несчастью, они могут творить волшебство лишь в пределах обители. Поэтому я и несу своего сына к ним.
Корделия хмыкнула.
— Не посадишь же ты парнишку на цепь, чтобы он из аббатства не выходил. Ладно, герцог. Видишь мост? Прямо за ним владения монастыря. Надеюсь, у монахов нет всяких там глупых правил, запрещающих женщинам входить на их землю.
Альдо замер. Он был изумлен так, словно на торжественном обеде у короля в лицо ему запустили творожный торт. Несколько минут герцог стоял, не двигаясь, потом с немым укором уставился на Корделию.
— Это подвесной мост, — выдавил он наконец.
— Конечно, — кивнула девушка. — Кто же будет строить в горах другой? Ущелье глубокое, прыгнешь
