… но много почуявшего молодою жемчужною душою на вечную радость старцам родителям, родившим его. (КАБ2, ЛБ4: их).
… Тарас увидел порядочное количество гайдуков в полном вооружении. (КАБ2, ЛБ4, М — 'гайдуков' нет; восстанавливается по ПБЛ6).
Стремясь восстановить в нашем издании текст 'Тараса Бульбы' в том виде, как он появился у самого Гоголя в результате долгой и сложной работы, мы не считаем возможным ввести в основной текст и поправки издания 1855 г. К соображениям, высказанным выше (случайность поправок, стилевая направленность многих из них, отличная от всего текста повести, незаконченность поправок, неполная автентичность их), можно добавить еще одно соображение. Поправки Гоголя были сделаны в расчете на текст издания 1842 г. и, по-видимому, имели в виду несколько сгладить редакторский произвол Прокоповича; в ряде случаев их просто невозможно отделить от текста издания 1842 г. На некоторых примерах это видно особенно убедительно. В КАБ2 Гоголь пишет о стенах (в осажденном городе), косвенно перекрещенных 'деревянными же связями'. Переписчик прочел последнее слово, как 'сваями'; это чтение было удержано и Прокоповичем. В издании 1855 г. Гоголь исправил его на 'брусьями'. В фразе: 'Гущина звезд, составлявшая млечный путь, косвенным поясом переходившая небо', слово 'косвенным' не было разобрано переписчиком и из издания 1842 г. выпало; Прокопович исправил 'небо' на 'по небу', а Гоголь изменил 'гущину' на 'густоту' и после 'путь' вставил союз 'и'. Отбрасывая поправки Прокоповича, но сохраняя сделанные в расчете на них гоголевские поправки, мы создали бы новые, несуществовавшие в действительности варианты, то есть новые искажения гоголевского текста.
III
Приступая к 'Тарасу Бульбе', Гоголь имел за собою ряд попыток создания исторической повести и даже романа. И 'Страшная месть' и 'Гетьман' написаны на тему казацко-польских войн. В самом облике украинского магната и полководца Данила Бурульбаша можно обнаружить черты, впоследствии развитые Гоголем в облике Тараса. Правда, собственно исторический элемент играет в обеих повестях второстепенную, подчиненную роль. В 'Страшной мести' отдельные исторические детали совершенно заслонены легендарно-сказочною основою повести и лишь кое-где неясно намекают на какие-то исторические события (ср., например, в начале повести: 'Приехал на гнедом коне своем и запорожец Микитка прямо с разгульной попойки с Перешляя поля, где поил он семь дней и семь ночей королевских шляхтичей красным вином'); в сохранившихся отрывках романа 'Гетьман' исторический фон лишь намечен. Но в отрывках 'Гетьмана' видно уже стремление автора к историческому бытописанию. 'Гетьман' творчески связан с 'Тарасом Бульбой', и отдельные детали воспринимаются как предварительные наброски позднейшей повести. В 'Гетьмане' мы встретим и прообраз будущего описания усадьбы Бульбы, и детальное описание угнетения православных крестьян евреями-арендаторами, и ряд запорожских типов, эскизных набросков того собирательного типа запорожца, который впоследствии также был развернут в гоголевской повести. Даже историческая датировка событий 'Гетьмана', — насколько можно судить по сохранившимся отрывкам, совпадает с авторской хронологией событий 'Тараса Бульбы'.
Что касается исторической основы 'Тараса Бульбы', то следует иметь в виду большую неопределенность сообщаемых в ней самим Гоголем хронологических данных. В начале повести он говорит о Тарасе как об одном из характеров, 'которые могли только возникнуть в грубый XV век'; несколько дальше, однако, упоминается уже XVI век. Указание на возникновение характеров, подобных Бульбе в XV веке еще не означает датировки действия XV веком; существеннее другое: ряд данных (обучение сыновей Бульбы в Киевской Академии, гетман Николай Потоцкий, Остряница) заставляет относить действие не к XVI, а к половине XVII века. И. М. Каманин видел в самом Тарасе Бульбе некоторые черты исторического Богдана Хмельницкого (у которого два сына были убиты поляками), а в словах Гоголя: 'Тарас гулял по всей Польше со своим полком … и уже доходил до Кракова' — прямое указание на войны времен Хмельницкого, когда некоторые полковники (Богун, Перебийнос) действительно были почти совершенно независимыми в своих действиях. Ко времени Хмельницкого повесть Гоголя может быть приурочена и по изображению неудачной осады Дубна (до того времени летописи не дают никаких сведений об осаде города запорожцами).
Но связывать личность Тараса с каким-либо определенным историческим лицом не обязательно. Гоголь, очевидно, и не стремился к портретному и биографическому сходству, предпочитая дать собирательный образ казацкого героя. С неменьшим основанием можно было бы, например, отыскивать в Тарасе Бульбе черты 'гетьмана Тараса', — Тараса Федоровича Трясила, предводителя восстания реестровых казаков (1630 г.), разбившего на голову польское коронное войско во главе с Конецпольским. Столь же необязательно и точное хронологическое приурочение событий 'Тараса Бульбы', поскольку и сам Гоголь, очевидно, не заботился о хронологической точности.
В конце февраля или в начале марта 1834 г. Гоголь получил от молодого харьковского ученого И. И. Срезневского первые два выпуска 'Запорожской Старины' — собрания украинских исторических песен (дум) и преданий. В своем ответном письме к Срезневскому Гоголь формулировал свой взгляд на современное состояние источников для украинской истории, которою в то время он усердно занимался: 'Вы сделали мне важную услугу изданием 'Запорожской Старины'', — писал Гоголь (6 марта 1834 г). 'Где выкопали вы столько сокровищ? Все думы, и особенно повести бандуристов, ослепительно хороши. Из них только пять были мне известны прежде, прочие были для меня все — новость! Я к нашим летописям охладел, напрасно силясь в них отыскать то, что хотел бы отыскать. Нигде ничего о том времени, которое должно бы быть богаче всех событиями'… Только Конисского (т. е. 'Историю Русов') выделял Гоголь из общей массы, ибо Конисский 'выхватил хоть горсть преданий и знал, о чем он пишет'. Мысль, выраженная Гоголем, о народных песнях как живой иллюстрации бытовой (а отчасти и политической) истории, была развита Гоголем в статье 'О малороссийских песнях', включенной в 'Арабески'.
Итак, две группы источников своих исторических увлечений отмечает Гоголь: с одной стороны, летописные и мемуарные источники, дававшие ему фактические исторические сведения, с другой — народные песни, помогавшие ему усвоить и осознать 'дух века' и 'быт народа'. Обе эти группы источников нашли свое отражение и в 'Тарасе Бульбе'.
В приведенном письме к Срезневскому, говоря о собственно исторических источниках, Гоголь просит своего корреспондента сообщить ему выписки из рукописных летописей, прибавляя: 'Печатные есть у меня почти все те, которыми пользовался Бантыш-Каменский'; перед тем он упоминает о 'летописях Конисского, Шафонского, Ригельмана' и замечает, что из летописей, названных в 'Запорожской Старине', ему неизвестны лишь две. Ознакомление с библиографическими сведениями в трудах Д. Н. Бантыша- Каменского ('История Малой России', ч. I; мы пользовались изд. 3-м, М., 1842, стр. XI–XXIV) и И. И. Срезневского ('Запорожская Старина', ч. II, Харьков, 1833, стр. 9—12) убеждает во всяком случае в том, что часть этих источников если и была известна Гоголю, то в 'Тарасе Бульбе' никак не была использована. Так например, в гоголевской повести нет непосредственных отражений чтения 'Летописца Малой России' Ф. Туманского или 'Исторического известия о возникшей в Польше унии' Н. Бантыша-Каменского, на чем настаивают Н. С. Тихонравов, И. М. Каманин, С. Родзевич и др. Н. С. Тихонравов указывает, например (Соч., 10 изд., т. I, стр. 570), что именно у Туманского ('Российский Магазин', 1793, кн. II, стр. 39) мог прочитать Гоголь ответ казаков султану, пожелавшему знать о числе их: 'Кто их знает! У нас их раскидано по всему степу; что байрак, то козак'. Однако с этим же ответом (и притом в форме, более близкой к гоголевской), Гоголь мог познакомиться по менее редкой и несомненно читавшейся им 'Запорожской Старине' (ч. I, вып. 2, стр. 23).
Из исторических источников наиболее значительными и реально ощутимыми в первой редакции 'Тараса Бульбы' были две книги: 'История Русов или Малой России', приписывавшаяся архиепископу Белорусскому Георгию Конисскому (1718–1795), но составленная, по-видимому, Григорием Андреевичем Полетикою (1725–1784) или его сыном Василием (в конце XVIII или начале XIX в.), и 'Описание Украины' Боплана (СПб, 1832).
'История Русов' была опубликована лишь в 1846 г., но до того в течение нескольких десятилетий ходила по рукам в большом количестве списков. Эта книга пользовалась громадной популярностью среди украинских читателей (см. напр. Коhl, Reisen im Inneren von Russland und Polen, 1841, II, 321 и др.). Широкая
