что у Николь закружилась голова. Она попыталась оттолкнуть его, но он был намного сильнее.
— Продолжай сопротивляться, валькирия, — хрипло прошептал он.
Рассвирепев, Николь ударила его по щеке:
— Как вы смеете над ним насмехаться?
— И не собирался. Каким бы он ни был идиотом, а термин подобрал вполне уместный. Служительница богов…
Рот Бору снова отыскал ее губы и впился в них с неистовой яростью. Его правая рука легла на грудь Николь. И если его губы были дерзкими, то прикосновение к груди, защищенной легкой муслиновой тканью, казалось нежным, словно легкий весенний ветерок. Большим пальцем он касался ее соска. Николь почувствовала странное ощущение где-то внизу живота. Бору продолжал целовать ее, постепенно перемещая губы все ниже. «Я должна выбраться отсюда, — подумала Николь, — должна отыскать мадам».
Неожиданно быстрым движением Бору подвел пальцы под край лифа и корсета и сдернул их вниз, обнажив ее груди. Шумно выдохнув воздух, он приложился ртом к нежной плоти с жадностью изголодавшегося человека, который наконец-то набрел на пищу. И эта жадность оказалась для Николь столь неожиданной, что она невольно обвила его шею руками и притянула к себе.
И тотчас же с ужасом осознала свою ошибку. На мгновение Бору приподнял голову, на его губах сияла улыбка. После этого он вновь возобновил свою атаку. На сей раз его руки затеяли возню с ее юбками. Одновременно он языком продолжал ласкать ей груди.
— Ах, Николь! — выдохнул он, — ты сладкая… словно дождь.
Нежность, которую Николь уловила в его голосе, привела ее в смятение.
— Лорд Бору, — пробормотала она, — пожалуйста…
— Пожалуйста — что? — Он втянул сосок в рот.
— Уоллингфорд никогда… — начала она.
— Это его промах, — нетерпеливо перебил ее Бору. — Добыча принадлежит победителю.
— Но ведь… Но… — проговорила Николь и больше ничего не смогла сказать. Бору снова прижался ртом к ее груди. Он трогал языком упругий бутон соска, рождая в ней столь ошеломляющие ощущения, что она забыла, против чего собиралась протестовать.
— Назови меня по имени, — попросил он.
— Лорд Бору…
— По имени.
— Брайан… — прошептала она; он улыбнулся и снова наклонился к ее груди. — Брайан, — запинаясь повторила она, — не надо… прошу…
К ее великому удивлению, Бору отстранился.
— Я не хочу, чтобы ты потом говорила, будто я взял тебя силой, — тихо сказал он. — Я не стану тебя насиловать… если ты не хочешь меня.
Господи! Но чего же она хотела в этот момент? Она хотела, чтобы он продолжал нежно прикасаться к ней, руками и шелковистым языком!
— М-мадам, — пробормотала она с запинкой.
— Дверь заперта.
— М-моя репутация…
— Она лишь станет еще выше. Сострадательная девушка из академии пришла, чтобы оказать моральную поддержку калеке…
Николь вдруг ощутила, как что-то тугое прижимается к ее бедру.
— Если вы калека, то я в таком случае царица Савская.
Он засмеялся:
— Теперь, когда вы знаете мой секрет, мне, похоже, ничего не остается, как взять с вас слово хранить тайну. — Он прижался ртом к ее губам. Твердый ствол, прижимающийся к ее боку, напомнил Николь сцену на реке.
— А почему? — с трудом выдохнула Николь.
— Потому что я не нуждаюсь в жалости.
— Я никогда вас и не жалела, — возразила Николь.
— Лгунья!
— Ну… во всяком случае, уже давно не жалею.
Бору без усилий приподнял ее и усадил к себе на колени. До этого девушка считала, что поцелуи ее низкорослого поклонника были изумительными. А что теперь сказать о поцелуях этого мужчины, который смешал все понятия о праведном и неправедном, заставил ее смириться с его грешными объятиями? Верно, поцелуи Бору были не столь сладкими. Но их необузданная сила и страсть явились для нее откровением. «Меня больше никогда не удовлетворят объятия Уоллингфорда», — подумала Николь и содрогнулась от этой мысли.
— В чем дело? — пробормотал Бору, проводя языком по мочке ее уха.
— Боюсь, я должна идти. Прямо сейчас.
— Прежде чем ты совершишь нечто такое, о чем будешь сожалеть?
— Я уже совершила много такого, о чем сожалею.
Бору откинулся на спинку стула и, спокойно улыбаясь, сказал:
— Я отпущу тебя, если ты меня поцелуешь.
— Я уже вас поцеловала.
— Нет. Это я целовал тебя.
— А куда поцеловать? — с подозрением спросила Николь, пытаясь натянуть опущенный лиф.
Бору невинно поднял брови.
— Сюда, — указал он пальцем на свои губы.
— А если я откажусь?
— Я буду держать тебя до тех пор, пока не поцелуешь.
Могучая сила, ощущавшаяся в его руках, не позволяла в этом усомниться. К тому же после всего того, что уже произошло между ними, что изменит один-единственный поцелуй? Николь слегка наклонилась, чтобы прижаться ртом к его рту.
Это стоило ей невинности. Он распластался под ней, возбужденное мужское естество вдавилось ей между бедер. Удерживая Николь в таком положении, он стал тереться своими чреслами о ее живот. Эти медленные движения возбуждали и мучили ее, рождая в ней неведомые желания. Николь ахнула, почувствовав, как сладостный огонь разлился у нее в животе.
— О-о, — выдохнула она.
— О-о, — как эхо, откликнулся Бору. Николь слышала, что его дыхание участилось. — О Боже… Николь…
Его движения становились все быстрее, все неистовее. Через муслин юбок и белье она отчетливо ощущала его неукротимую мощь. Его желание становилось ее желанием, его страсть — ее страстью, пока они вместе исполняли этот странный, дикий танец. Николь сунула руку под ворот его рубашки, дернула и обнажила широкую грудь Бору. Теперь ее груди соприкоснулись с его обнаженной грудью. Бору счастливо засмеялся и бросился целовать ее в шею, бормоча в перерывах между поцелуями:
— Ах, Николь, Николь! Ах, негодная девчонка!
— Ну и пусть, — прошептала она, меняя положение таким образом, чтобы он снова мог взять в рот ее сосок. Бору принялся за дело с такой яростью, что у нее голова пошла кругом. Господи, как же приятно все то, что он с ней делает! Его рот, его руки, его дерзкий могучий ствол, скользящий по ее животу. Она хотела в этот момент лишь одного — чтобы все это никогда не кончалось. Его руки скользнули вниз, он схватил ее юбки, задрал их до талии и стал гладить ее бедра. Он дернул за подвязки ее чулок, и она испуганно вскрикнула. Бору заглушил ее возглас поцелуем. От него пахло виски и желанием. Он спустил ее панталоны до ягодиц. Тонкий батист вряд ли мог быть серьезной преградой. Зато существенной преградой оставались юбки.
— Черт бы побрал эту одежду, — проворчал он. — Я много отдал бы, чтобы увидеть тебя без нее.
А она уже видела его. Он красив как бог. А она всего лишь Николь Хейнесуорт, лишенная какой-либо грации и не по-женски рослая.
— Что вы делаете? — с тревогой спросила девушка.
— Развязываю тесемки.
— Ой, нет! — запротестовала Николь, хватаясь руками за муслин.
Бору, словно не слыша ее протестов, продолжал делать свое дело.
«Я не первая женщина, которую он раздевает», — подумала Николь. Бору был первый мужчина, который видел ее в таком виде…
Словно спохватившись, Николь прижала ладони к груди, затем передумала и опустила руки вниз, прикрыв треугольник между ног. Воцарилось молчание. Николь не сомневалась, что он в этот момент думает. О Господи, зачем она…
— Николь, посмотри на меня. Прошу тебя, — умоляюще произнес Бору. Протянув руку, он провел ладонью по ее талии, по изгибу бедра. — Да ты просто… прекрасна, — запинаясь проговорил он.
— Не могу представить себе, чтобы вы говорили это серьезно…
— Подойди поближе!
Николь шагнула к нему. Он коснулся пальцами ее грудей, затем его ладонь скользнула к животу и еще ниже — туда, где между бедер виднелись пышные светло-каштановые волосы. Бору вздохнул.
— Какая красота! — прошептал он и стал перебирать шелковистые завитки. Затем его рука скользнула ниже, накрыла средоточие ее женственности и начала любовно поглаживать увлажнившиеся лепестки. Бедра Николь охотно откликнулись на изысканную ласку. Бору улыбнулся и стал свободной рукой расстегивать брюки. Николь потянулась и стянула с него рубашку, затем, опустившись на колени, принялась снимать с него ботинки. — Ты делаешь это лучше, чем Хейден, — заметил он.
— У меня для этого больше поводов, — негромко сказала Николь.
Бору засмеялся, чуть приподнялся на локте и спустил брюки до середины бедер, потом замешкался.
— Дальше зрелище малоприятное. Я имею в виду нижнюю часть.
Оставаясь на коленях, Николь стянула штанину с его левой ноги, затем обнажила и правую, поврежденную. Девушка застыла при виде рваных рубцов, вокруг которых появилась красноватая, как у младенца, кожа.
— О, Брайан, — прошептала она, — я и представить себе не могла…
— Должно быть, следовало потушить лампы, — сказал он.
В ответ Николь наклонилась и поцеловала страшные шрамы.
Бору вздрогнул:
— Не надо…
— Но ведь это часть тебя, правда?
— Моя худшая часть…
Николь подняла голову.
— Не будь этого, — тихо спросила она, — разве ты посмотрел бы на меня второй раз?
Он встретился с ней взглядом.
— Ты очень… прямодушна. Вероятно, нет. И напрасно!
Николь удовлетворенно улыбнулась — она не вынесла бы лжи, затем поднялась и снова оказалась у него на коленях. Однако на его лице появилось грустное выражение. Довольно долго Бору внимательно смотрел ей в глаза, затем глухо сказал:
— Нет. Я не могу. Я не прав. Я не
