сделать так, чтобы вы чувствовали себя уютно. Возьму на себя смелость налить вам коньяка.
Коньяк! Давно, очень давно у него не было такого случая. Если бы ему пришлось составить список своих любимых напитков, то первое место он отдал бы коньяку. То ли мисс Фигботтом узнала о его вкусах, то ли у него выдался счастливый денек.
– Выдержанный. Ему двадцать пять лет, – добавил Стенли с любезной улыбкой. – Мисс Фигботтом будет через несколько минут. Располагайтесь поудобнее.
Он вышел и притворил за собой дверь. Мисс Фигботтом, должно быть, остро нуждалась в его помощи детектива, раз приложила столько усилий, чтобы создать для него приятную атмосферу. Ник с нежностью и сладким томлением созерцал бокал с коньяком. Коньяк двадцатипятилетней выдержки контрабандисты каким-то образом завезли в Англию, несмотря на войну с Францией и блокаду. И все же он колебался. У него было строгое правило не прикасаться к крепким напиткам, пока он ведет деловые переговоры. Если, конечно, ему не приходилось собирать информацию где-нибудь в таверне и не требовалось подмазать винтики и колесики. Судя по тому, что мисс Фигботтом, по-видимому, хотела, чтобы он опьянел, их беседа должна была проходить более гладко, если бы он… а уж раз он видел, как благородную жидкость наливали в бокал, то было бы грешно позволить пропасть такому прекрасному напитку…
Опустившись в глубокое кресло, он поднес бокал к носу. Терпкий аромат дразнил обоняние. Он отпил крошечный глоток. Бархатистый огонь – только так можно было охарактеризовать вкус напитка.
У Ника вырвался вздох, и он откинулся в кресле. Дрова в камине то потрескивали, то шипели. Все было прекрасно.
В глубине души он желал, чтобы мисс Фигботтом не спешила. Но знал, что чем скорее покончит с делом, тем скорее вернется в свою контору. Эта часть работы не была самой приятной для него. Переговоры. А уж когда в дело оказывалась замешанной женщина, не обходилось без слез. Потребность вытянуть ноги становилась непреодолимой, и скоро он почувствовал, как его подошвы согрелись. Мышцы расслабились, плечи опустились. Напряжения последних нескольких недель как не бывало.
Прежде чем Ник это осознал, бокал опустел. Он хотел бы выпить еще, но желание сохранить ясность мысли взяло верх. Время тянулось, а он все смотрел на графин с коньяком. Если ей было угодно заставить его ждать, то уж, конечно, она не могла рассчитывать на то, что он будет просто сидеть. Если же она вообще не собиралась появиться, то было бы непростительно не насладиться этим божественным напитком. Он взял хрустальный графин и налил себе еще добрую порцию коньяка.
– За мисс Фигботтом, – пробормотал он, подняв бокал.
– Легенда гласит, что коньяк создал благородный рыцарь в шестнадцатом веке, – донесся до него хрипловатый женский голос.
Черт бы его побрал за то, что он не услышал, как она вошла. Он торопливо поставил бокал на стол и поднялся. Колени его превратились в желе, и ему пришлось откинуться на спинку кресла. Что, черт возьми, с ним творится?
– Мисс… Фигботтом…
Его голос звучал как-то странно. Он испытал легкое потрясение. Надо же, как развезло всего от одного бокала!
Только теперь он услышал шелест изумрудно-зеленого платья.
– Легенда гласит, что рыцарь опасался гореть в аду дважды за то, что убил свою неверную жену и ее любовника. И тогда он дважды прокалил свое вино на огне и поставил в самый дальний угол погреба. А потом забыл о нем.
Женщина предстала перед ним расплывчатым пятном – зеленое платье, бледная кожа, пылающие, как пламя, рыжие волосы.
– Что…это… – У него заплетался язык. – Что со… мной?
– Он нашел бочонок много лет спустя, – продолжала женщина, будто не слыша его. – Никто не знает, какой ему представлялась его судьба, но он решил напиться. И кислое жалкое вино превратилось в коньяк.
Комната вращалась вокруг него, извивалась спиралью зеленых волн, и он буквально рухнул в кресло.
– Эта история насквозь лживая, – заключила она насмешливым тоном, подавшись вперед и опираясь на подлокотники кресла. Его окутал аромат роз, в желудке забурлило.
– Этот напиток… – пробормотал он.
Ее лицо поплыло перед его глазами: мертвенно-белая кожа, зеленые кошачьи глаза, рыжие локоны и ослепительно красные губы, изогнувшиеся в усмешке.
– Мы знаем, что коньяк получился случайно. Он был отходом виноделия и виноторговли. Но миф впечатляет сильнее, чем правда.
– За это… я, клянусь, увижу вас… в аду, – прошептал он.
У него слипались глаза.
– Дорога в ад вымощена добрыми намерениями, – пробормотала она, целуя его в лоб.
Его окутал мрак.
– Фанни, что ты наделала? – воскликнула Лилиан, входя в комнату.
Ее подруга стояла над кроватью с пологом, на ней, вытянувшись во весь рост, лежал Редфорд. При свете свечей его обнаженная кожа блестела.
– Что? – обернулась на ее голос Фанни. – Ради Бога, убери с лица это паническое выражение. Ничего плохого с ним не случится. Алхимик сказал, что у него, возможно, появится легкая головная боль, но она скоро пройдет.
– И ты ему доверяешь? – воскликнула Лилиан.
– Ну посмотри на него! Дыхание ровное. Цвет лица нормальный.
– Но ведь ты могла его убить!
– Чушь!
Уверенность подруги несколько успокоила Лилиан, и она шагнула вперед. Словно зачарованная смотрела она на Ника, не в силах отвести глаз. У нее захватило дух, до того он был хорош. Само совершенство. Гладкая, шелковистая кожа, черные блестящие волосы до плеч, запястья привязаны пестрыми шелковыми шнурками к столбикам кровати.
– О Господи! – потрясенная, выдохнула Лилиан. Ее обволакивали крепкий пьянящий запах его тела и исходившее от него тепло.
– Великолепный экземпляр мужской породы, не правда ли? – восторженно произнесла Фанни.
– Тебе виднее. Ты опытнее меня. – Лилиан судорожно сглотнула.
Положив руку на бедро, Фанни посмотрела на нее и улыбнулась:
– Это верно. И должна сказать, природа наградила его так же, как тех мужчин, с которыми мне посчастливилось побывать в постели за последние несколько лет.
– Взгляни на эти шрамы. – Лилиан указала на бледные отметины в форме полумесяцев на его груди и руках. – Хотела бы я знать, откуда они у него.
– Он – сирота, а быть сиротой нелегко.
Сердце Лилиан болезненно сжалось. Он больше не был ее фантазией. Он был человеком из плоти и крови с собственной историей, чувствами и обидами.
– Это несправедливо, Фанни…
– А теперь вопрос о вознаграждении, – объявила Фанни.
Она приподняла простыню, прикрывавшую нижнюю часть его тела.
– Фанни! – Лилиан вцепилась в ее руку.
– Такой счастливый случай. Тебе должно понравиться.
– И все же не следовало этого делать.
– Усыплять его? Ему это не повредит.
В Лилиан боролись противоречивые чувства – сознание собственной вины и возбуждение. Нанесла ли она ему ущерб?
Впрочем, как бы все ни обернулось, к черту сомнения, она хотела взглянуть на него хоть одним глазком.
– О Боже! – пробормотала Фанни, отпустив простыню.
Лилиан выпрямилась.
– Удивительно, сколько бед в мире от этих частей тела, – посетовала Фанни.
Лилиан склонила голову.
– Когда он спокойно лежит, это не выглядит так устрашающе.
– Устрашающе? О Господи, Лилиан. Я считаю актом милосердия то, что показала тебе обнаженным кого-то, кроме Диллона. И заметь, я нежно его люблю, но он явно оказывает на тебя дурное влияние. А здесь, посмотри только, совершенный инструмент наслаждения, к тому же весьма мощный.
– Взгляни на эти бедра, – пробормотала Лилиан, прикрыв рот ладонью.
Его бедра были чуть прикрыты нежной темной порослью, эффектно оттенявшей белую, как морская пена, кожу.
– Каждое из них в объеме, как моя талия.
– Смелее, – подзадоривала ее Фанни, отступая, чтобы уступить место подруге. – Дотронься до него. Он не проснется.
Его пупок будто приглашал прикоснуться к нему. Внутри у Лилиан разгорался огонь, телесный голод, который, как ей казалось, утолить было невозможно.
– Он не проснется?
– Да не бойся ты.
Лилиан дотронулась пальцами до его выпуклой грудной клетки.
– Как тело ребенка! – пробормотала она с удивлением.
Никогда еще Лилиан не испытывала ничего подобного. Она исследовала изящную впадину пупка, потом провела рукой по тугим завиткам черных волос. Ее бросило в жар. Лилиан ощутила странное желание прижаться губами к его животу и попробовать его на вкус.
– Он прекрасен…
– У него не только тело, но и лицо красивое.
Во сне угловатые черты смягчились. Жесткие линии расправились, и лицо приобрело иное, более нежное, выражение. Выражение беспокойства, тревоги и напряжения исчезло с широкого лба, опущенные веки казались гладкими, а рот во сне слегка приоткрылся.
Склонившись над ним, Лилиан провела кончиками пальцев по его красиво очерченной нижней губе. Она была мягкой на ощупь, как бархат. Его теплое дыхание окутало ее палец.
Он застонал во сне.
Лилиан вздрогнула.
Фанни сжала ее руку.
– Не волнуйся. Он надежно привязан.
Они ждали затаив дыхание. Он не двинулся, не издал ни единого звука.
Лилиан пыталась высвободить руку из пальцев Фанни.
– В этом есть что-то порочное. Мы ласкаем бесчувственного мужчину.
– Да, в этом есть нечто порочное, согласна. – Она улыбнулась с привычным бесстыдством: – Я уже много лет не испытывала такого удовольствия.
– Фанни!
– Тебе
