шестьдесят тысяч голосов.
— Вышние боги да защитят Рим!.. Я умираю с радостью! — воскликнул несчастный юноша.
И он подставил обнаженную шею под топор ликтора. Ликтор быстрым и метким ударом отрубил его благородную голову. Окровавленная она упала на землю среди общего крика жалости и ужаса.
Марк Красе отвернулся, чтобы скрыть слезы, катившиеся по его щекам.
Когда экзекуция закончилась, Марк Красе приказал снова раздать оружие беглецам из легионов Муммия и в краткой речи выразил надежду, что они больше никогда не побегут перед врагом.
Приказав похоронить девятьсот убитых, он на следующий день снялся с лагеря и двинулся по следам Спартака. А тот, увидев невозможность нападения на Рим, пересек с большой быстротой Кампанью и Самниум и снова повел свое войско в Апулию, в твердой надежде завлечь туда Красса. Вдали от Рима Спартак надеялся вступить в генеральное сражение с противником, уничтожить его легионы и после этого двинуться к Тибру, Как ни быстро шел Спартак, с неменьшей скоростью шли легионы Красса, на которых, децимация оказала сильное воздействие..
В пятнадцать дней претор догнал гладиатора, ставшего лагерем на земле даунов, близ Сипонтума. Так как Красе прибыл сюда с намерением запереть гладиаторов между своим войском и морем, он устроил свою стоянку между Арпи и Сипонтумом и ждал удобного случая завязать сражение со Спартаком.
Через три дня после того как оба войска остановились в тихий час ночи, Красса, спавшего в своей палатке, разбудил контуберналий. Он доложил ему о прибытии гладиатора, который заявил, что должен переговорить с претором об очень важных делах.
Красе был чрезвычайно воздержан и уделял сну очень мало времени. Он встал и приказал контуберналию ввести гладиатора.
Гладиатор был мал ростом и одет в роскошные доспехи. Лицо его скрывалось под опущенным забралом. Подойдя к Крассу, он поднял забрало и показал претору свое бледное, женственное лицо.
Это была Эвтибида, явившаяся к Крассу с целью предать ему своих братьев по оружию.
— Ты не узнаешь меня, Марк Лициний Красе? — сказала она иронически — Да, да.., конечно.., твое лицо мне как будто знакомо… — бормотал претор, роясь в памяти.
— Скоро же ты забыл поцелуи Эвтибиды, которых ни один мужчина никогда не забывал!
— Эвтибида! — воскликнул удивленный и пораженный Марк Красе. Клянусь молниями Юпитера! Каким образом ты здесь? И почему в этот час?.. В этом вооружении?
Внезапно охваченный недоверием, он отступил на один шаг, скрестил руки на груди и, устремив на нее изжелта-серые глаза, загоревшиеся искрами яркого света, прошептал твердым и суровым голосом:
— Если ты пришла поймать меня в сети, я тебя предупреждаю что ты пришла напрасно, потому что я не Клодий, не Вариний, не Анфидий Орест…
— Это не мешает тебе быть туповатым, бедный мой Красе. — ответила насмешливо улыбаясь, со свойственной ей дерзостью гречанка, бросив на претора взгляд, горящий гневом и злобой.
— Да, Красе, — продолжала она после минутного молчания, — ты самый богатый, но отнюдь не самый умный среди римлян.
— Чего ты хочешь?.. К чему ты клонишь?.. Говори кратко.
— Клянусь славой Юпитера Олимпийского, — сказала она, — я принесла тебе победу и не думала, что ты окажешь мне такой прием! Делайте после этого добро людям!.. Хороша награда, клянусь богами!..
— Скажешь ли ты, наконец, зачем ты пришла? — спросил Красе все еще с недоверием.
Тогда Эвтибида изложила Крассу причину своей неугасаемой ненависти к Спартаку, рассказала об избиении при ее содействии десяти тысяч германцев и о том, как после сражения она, по милости Эринний- мстительниц, приобрела славу доблестной женщины у гладиаторов, которые с того времени питают к ней полное доверие. Пользуясь этим доверием, она добилась назначения на должность контуберналия Крикса для того, чтобы помочь римлянам захватить войско гладиаторов, и доставить им блестящую и решительную победу.
Красе слушал слова Эвтибиды с большим вниманием, устремив на нее испытующий взор. Когда она кончила свою речь, он медленно и спокойно ответил:
— А если вся эта твоя болтовня — только хитрость, чтобы завлечь меня в ловушку, приготовленную Спартаком?.. А? Что ты скажешь на эго, прекраснейшая Эвтибида?.. Кто мне поручится за искренность твоих слов и намерений?..
— Я сама, отдав свою жизнь в твои руки, в залог правдивости моих обещаний.
Красе, казалось, впал в некоторое раздумье, а затем сказал:
— А если и это хитрость?.. И ты решила пожертвовать жизнью, лишь бы дело рабов восторжествовало?
— Клянусь твоими богами, Красс, ты стал чересчур уж недоверчив!
— А не думаешь ли ты, — сказал медленно претор Сицилии, — что лучше быть с людьми излишне недоверчивым, чем слишком доверчивым?
Эвтибида, бросив на Красса испытующий и насмешливый взгляд, после короткой паузы сказала:
— Кто знает?.. Может быть, ты прав. Во всяком случае, выслушай меня, Марк Красс! Как я уже тебе сказала, я пользуюсь полным доверием Спартака, Крикса и остальных начальников гладиаторов. Мне известно, что задумал на твою погибель гнусный фракиец.
— Ты не лжешь? — спросил Красс полушутя, полусерьезно. — Ну, что он задумал?.. Посмотрим.
— Завтра, среди дня, и с возможно большей оглаской для того, чтобы известие поскорее дошло до тебя, сорок тысяч человек, под руководством Спартака выйдут из Сипонтума, направляясь в Барлетто, будто бы с намерениями двинуться в землю пецентан; а в это время Крикс со своим корпусом в тридцать тысяч человек останется у Сипонтума, распуская слух, что он отделился от Спартака вследствие непримиримых разногласий, возникших между ними. Как только ты узнаешь об уходе Спартака, ты бросишься на Крикса; тот завяжет с тобой сражение, тогда Спартак, который укроется со своим войском в соседних лесах, быстро вернется обратно, обрушится на тебя с тыла, и твое войско, как бы храбро оно ни было, будет все изрублено!
— Ай, ай! — сказал Красе. — Это и есть их план?
— Да.
— Мы еще посмотрим, попаду ли я в ловушку!
— Без моего предупреждения, уверяю тебя. Красе, попал бы. А хочешь сделать больше? Хочешь не только избежать их козней, а поймать их в те самые сети, которые они раскинули для тебя? Хочешь разбить и совершенно уничтожить тридцать тысяч солдат Крикса и затем обрушиться на Спартака?
— Допустим!. Что я должен сделать для этого?
— Выступить завтра на рассвете отсюда и направиться к Сипонтуму; ты дойдешь туда, когда Спартак будет в пятнадцати или двадцати милях оттуда. Мне будет поручено доносить ему о твоих передвижениях. Я скажу, что ты не двинулся из своего лагеря. Потом я вернусь к Криксу и передам ему приказание Спартака отправиться к Гарганской горе и там защищаться из последних сил, в случае, если ты нападешь на него. Едва Крикс удалится на значительное расстояние от Спартака и достигнет склонов Гаргануса, ты на него нападешь, и у тебя будет достаточно времени, чтобы совершенно разбить его, прежде чем Спартак, если даже к нему придет каким-нибудь образом известие об опасном положении Крикса, успеет придти к нему на помощь.
Красе с удивлением слушал эту гнусную женщину, излагавшую план сражения, вероятно, лучший, чем он сам мог придумать. Он долго молча смотрел на куртизанку, щеки которой сильно раскраснелись и вдруг воскликнул:
— Клянись Юпитером освободителем, ты ужасная женщина!
— Такой меня сделали мужчины, — возразила девушка, с горькой улыбкой. — Но не будем говорить об этом. Что ты скажешь по поводу моего плана и моих расчетов?
— На самом дне ада не придумали бы ничего более ужасного и дьявольски ясного. Только повторяю, — я не верю тебе и…
— Хорошо, послушай. Чем ты рискуешь, выступив завтра за два или три часа до полудня и пустив вперед с большой осторожностью твоих разведчиков на Сипонтум? В худшее случае, если я тебе изменила, ты очутишься лицом к лицу со всем гладиаторским войском. Но разве ты здесь не для этого? Разве ты не жаждешь вступить с ним в решительный бой? Допустим, что я тебе солгала, но что за беда, если ты вместо
