одного Крикса найдешь там и Спартака? Что в этом будет плохого?
Красе подумал еще немного и сказал:
— Ладно, я тебе верю.., или, вернее, предпочитаю верить. Обещаю, что если все произойдет так, как ты говоришь, ты получишь огромную награду от меня и еще большую от Сената, который я поставлю в известность о важных услугах, оказанных тобой римскому народу.
— Что мне до ваших наград! Что мне за дело до римского народа! — сказала дрожащим голосом гречанка, глаза которой зловеще сверкали гневом. Не ради тебя и не ради римлян я несу тебе победу, а ради мести!.. Можешь ли ты понять божественное и невыразимое наслаждение, которое доставляет месть. Лишь бы я могла стать коленом на грудь умирающего Спартака, лишь бы я могла услышать последнее его хрипение среди безграничного поля трупов! На что мне нужны твои дары! К чему мне награды Сената!
Лицо Эвтибиды исказилось. Оно было так ужасно, что Красе содрогнулся от отвращения и страха.
Эвтибида, вскочив на коня, тихонько выехала из римского лагеря и пустив горячее животное крупной рысью, направилась к лагерю гладиаторов.
На рассвете Красе велел снять палатки Он приказал пяти тысячам всадников осторожно продвигаться на три мили впереди легионов и осматривать окрестности во избежание какой-либо засады. А вскоре после восхода солнца выступил и сам по направлению к Сипонтуму.
Тем временем Спартак с восемью легионами и кавалерией шел по направлению к Барлетте. Крикс же со своими шестью легионами остался в Сипонтуме. По окрестностям прошел слух, что войско восставших, вследствие сильной ссоры, возникшей между Спартаком и Криксом, разделилось на две части, причем одна часть замышляла остановить римские легионы, стоявшее лагерем близ Арпи, а вторая решила двинуться через Беневентум на Рим. Этот слух был тотчас же сообщен Крассу его разведчиками.
«Пока что, — подумал начальник римлян, — Эвтибида не обманула нас. Это является хорошим предзнаменованием».
Следующей ночью, когда войско Красса притаилось в густом лесу ущелий Гарганских гор, в четырех милях от Сипонтума, Эвтибида во весь опор мчалась по дороге в Барлетту. Она везла Спартаку донесение от Крикса о том, что неприятель вышел из Арпи и попал в ловушку: пусть Спартак немедленно выступит к Сипонтуму.
Явившись к Спартаку, гречанка, на его тревожный вопрос, ответила:
— Красе еще не двинулся из Арпи; хотя он и послал несколько тысяч разведчиков к Сипонтуму, но наши шпионы заверили Крикса, что приказа приготовиться к выступлению из лагеря римским легионам еще не было дано.
— Во имя богов! — воскликнул фракиец. — Этот Красе умнее и хитрее, чем я думал!
После недолгого раздумья, он сказал, обращаясь к Эвтибиде:
— Возвращайся к Криксу и скажи ему, чтобы он не двигался из лагеря, что бы ни случилось, а когда Красе подойдет к нему и начнет с ним сражение, пусть пошлет ко мне трех ординарцев, с промежутками в четверть часа, одного за другим: из трех во всяком случае один доберется ко мне. Мне кажется, что это нежелание Красса использовать благоприятный случай разбить нас порознь, меня и Крикса, является дурным предзнаменованьем для нас.
И фракиец несколько раз провел правой рукой по лбу, как бы желай прогнать грустные мысли; затем спросил Эвтибиду:
— Сколько времени ты ехала из вашего лагеря сюда?
— Меньше двух часов.
— Ты мчалась во весь опор?
— Можешь убедиться по состоянию моего коня.
— Ну, так возвращайся тоже во весь опор.
Эвтибида попрощалась со Спартаком и, повернув лошадь, пустила ее галопом по направлению к Сипонтуму.
Явившись туда, она передала Криксу, что Спартак приказал ему выступить из Сипонтума, направиться к подошве горы Гаргануса и постараться занять там неприступную позицию.
До рассвета было еще два часа. Галл немедленно приказал своим солдатам потихоньку собрать палатки и раньше, чем взошло солнце, войско Крикса было уже на пути к Гарганусу.
Через четыре часа оно дошло до подошвы очень высокой горы, с которой открывался обширный вид на прозрачное Адриатическое море. Среди волн белели паруса рыбачьих барок.
В то время как Крикс, находившийся на крайнем отроге Гарганской горной цепи, как раз у самого моря, в удобном и защищенном месте, отдавал приказ разбить лагерь, внезапно раздались восклицания:
— Римляне!.. Римляне!..
Это были легионы Красса, пришедшие по указанию предательницы. Крикс не растерялся при этом неожиданном нападении, а с спокойствием и твердостью доблестного полководца расположил в боевой порядок свои легионы, применяясь к неровностям почвы. Четыре легиона он поместил открытым фронтом к неприятелю, и для того, чтобы иметь возможно более длинную линию фронта, он протянул ее направо до холма, где предполагал разбить лагерь, который бы охранялся пятым и шестым легионами, стоявшими здесь в резерве; левую сторону фронта он протянул к обрывистым и неприступным скалам, о которые с тихим рокотом разбивались волны моря.
Скоро шесть римских легионов сомкнутым строем стремительно бросились на гладиаторов. Дикие крики сражавшихся оглушительный лязг мечей и щитов нарушили вековой покой пустынного лесного места, и эхо повторяло от пещеры к пещере, от скалы к скале эти необычайные звуки.
Крикс объезжал свои ряды. Красе — свои, воодушевляя войска к битве. И она была ужасна, ни та ни другая сторона не отступали ни на шаг. Смерть давалась и принималась с диким безумием.
Так как римляне атаковали сплошным строем, крайнее левое крыло легионов Крикса не было окружено; благодаря этому свыше трех тысяч человек из четвертого легиона стояли здесь в бездействии. Видя это, самнит Онаций, командовавший легионом, сам поспешил стать во главе этих трех тысяч и, скомандовав им «поворот направо», повел их на правое крыло римлян. Римский легион, составлявший крайнее правое крыло, теснимый с фронта и с фланга, сразу пришел в полное расстройство.
Но успех оказался мнимым и кратковременным, так как квестор Скрофа, командовавший этим крылом, помчался к римской кавалерии, стоявшей в резерве, и приказал Кнею Квинту, ее начальнику, ударить силами шести тысяч всадников на левый фланг гладиаторов, оставшийся незащищенным. Вскоре третий и четвертый легионы подверглись натиску римской кавалерии с тыла, и ряды гладиаторов были сломлены.
Красе одновременно послал два легиона и шесть тысяч стрелков в обход правого фланга Крикса; с необычайным пылом и быстротой вскарабкались они на вершины, находившиеся позади холма, где стояли резервы гладиаторов, взобрались на этот холм, перебежали его, и, спускаясь кольцом, напали на пятый и шестой легионы: но те, вытянув свой правый фланг, насколько позволяла местность, образовали новую боевую линию; таким образом оба гладиаторских фронта представляли две стороны треугольника, основанием которого было море, а вершиной — холм.
Завязалось ожесточенное и страшное сражение.
Красе, видя, что ему не удается окружить правый фланг гладиаторов, воспользовался промахом, совершенным Онацием и уже использованным Скрофой, — он бросил в эту же сторону, с целью окружения левого фланга не только остаток своей кавалерии, но еще два легиона, приказав обойти гладиаторов с тыла.
Так, несмотря на чудеса храбрости, совершенные в этой схватке тридцатью тысячами человек против восьмидесяти тысяч, меньше чем в три часа шесть легионов Крикса, окруженные со всех сторон, были безжалостно изрублены.
Крикс до самого конца сражения надеялся на приход Спартака. Увидев, что большая часть его товарищей погибла, он остановил своего коня — это был третий конь за день, так как два уже были убиты под ним — и окинул ужасное побоище взглядом, полным невыразимой тоски. Крупные горячие слезы потекли по его щекам. Устремив взор на ту точку горизонта, откуда должен был придти Спартак, он воскликнул дрожащим и полным любви голосом:
— О, Спартак!.. Ты не придешь во время, ни спасти нас, ни отомстить за нас!.. Что будет с тобою, когда ты увидишь жалкую гибель тридцати тысяч твоих доблестнейших товарищей!
