Леонид Васильевич внимательно посмотрел на гостя. Что-то не понравилось ему и в тоне его голоса, и в выражении лица.
— Леонид Васильевич, — начал Николай, машинально садясь на подставленную ему табуретку. — Я должен вам все рассказать. Ни в какую Рязань мне не надо было ехать, это я все наврал. Мне предложили выступить во Львове, на соревнованиях… Подставным… И я согласился, Леонид Васильевич! Почему согласился? Не спрашивайте, была причина. Нет, не деньги, ничего такого. Но очень серьезная причина. Потом обстоятельства так изменились, что я вернулся обратно в лагерь. Чуть не обманул товарищей, только случай помешал. — Он говорил сбивчиво, не замечая, что повторяется. — А теперь стыдно… Перед всеми… И перед вами…
Леонид Васильевич встал, прошелся по палатке.
— Вот ты просишь у меня совета, взрослый человек, отвечающий за свои поступки. Ведь если я тебе посоветую и ты сделаешь по-моему, какой в этом толк. По указке настоящие люди не живут. Они поступают, как подсказывает совесть, их сознание. Ты сам решай.
— Сам… — повторил Николай, словно не понимая еще смысла этого короткого слова.
— Ты пойди пройдись, подумай. И потом сделай, как найдешь лучше.
Николай молча встал и направился к выходу.
— Кстати, — остановил его Леонид Васильевич, — не забудь, сегодня у нас совет лагеря… Ты ведь председатель, тебе надо быть обязательно.
Николай кивнул головой и вышел из палатки.
Совет собрался перед вечером на небольшой полянке. Как будто самой природой была она предназначена для деловых совещаний. Сюда не долетали лагерные шумы, близость реки давала прохладу, а главное, здесь был огромный в несколько обхватов пень, на котором так удобно было писать протоколы.
Сегодня, кроме членов совета, на заседание были приглашены председатели обществ и спортивный актив: вопрос решался серьезный — о ходе подготовки к соревнованиям.
Виктор увидел Николая и бросился к нему.
— Хорошо, что вернулся, — сказал он радостно и тихо добавил: — Тут никто ничего не знает.
— Да? — неопределенно спросил Николай, думая о чем-то своем.
— Конечно, — ответил Виктор, не замечая состояния друга. — Я, как обещал, — молчок… А ты знаешь, где мы сейчас были с Ленкой? — И тут же сам ответил на свой вопрос: — В милиции! Уже все дело на полном ходу. Гадалка и ее приятели сидят, скоро будет суд. Я давал показания. И вся история с Ленкой тоже рассосалась. Она убедила их, что суевериями не страдает…
— Как я рада, что Николай приехал, — сказала, подбегая к друзьям, Лена. — Я не думала, Колька, что ты так быстро вернешься.
Подошел Олег. Печально вздохнув, он сказал:
— Эх, рано ты, Николай, вернулся, не удалось мне попредседательствовать!
Когда все расположились на своих местах — на траве, на принесенных с собой табуретках, — Николай сказал:
— Я попрошу Олега быть сегодня председателем… Потому что у меня есть заявление…
— Какие там еще заявления, — перебила его Лена и потянула за рукав к пню, на котором уже были разложены какие-то бумажки, чистые листы бумаги, очиненные карандаши.
— Раз он просит, — заметил Леонид Васильевич, — я думаю, надо удовлетворить его просьбу.
Олег встал и направился к председательскому пеньку. Окинув его строгим взглядом, он сказал:
— Жаль, звонка нет. Ну ничего, так обойдемся. Значит, товарищи, у нас на повестке дня…
Лена громко расхохоталась.
— Олега нельзя подпускать к власти. Он сейчас начнет нас мучить бюрократическими выкрутасами.
— Леночка, успокойся, — поклонился в ее сторону Олег. — Товарищ Булавин Николай, сколько вам нужно минут для вашего заявления?
— Не знаю, — ответил Николай тоном, который никак не гармонировал с веселым настроением его товарищей.
— Дадим ему пять минут, — любезно разрешил Олег. — Пожалуйста, товарищ Булавин.
Николай посмотрел на Леонида Васильевича, ища в своем старшем друге и тренере поддержку в эту трудную для него минуту. Николаю показалось, что он прочел одобрение в его взгляде.
— Товарищи, нет у меня права не только председателем быть, но и вообще находиться здесь, среди вас. Я совершил такой поступок. — Он говорил фразами, которые подготовил для себя заранее, поэтому они звучали чересчур официально. — Я согласился уехать в другой город, во Львов, и выступать в чужой команде. И это как раз в то время, когда у нас должны были быть соревнования с ремесленниками.
— А Рязань? — удивленно спросила Лена.
— Никакой Рязани нет, все это я выдумал.
— Постой. Ты согласился выступать где-то во Львове. Чего же ты сюда пришел? — Олег крикнул все это по мальчишески грубо. — Похвастаться пришел? Мол, какой я, меня уже вербуют на сторону!
— Нет, я никуда не поеду, — негромко ответил Николай. — И буду выступать здесь. Если вы позволите, конечно.
— Значит, ты только хотел уехать, а никуда не едешь, — уточнила Зинаида Федоровна. — Так надо понимать?
— Конечно, так, — ответила за Николая Лена и встала. — Как-то странно все получается. Николай хотел, — она подчеркнула это слово, — куда-то ехать. Но ведь он не уехал! Вот он здесь, среди нас. А может быть, я хотела кого-нибудь ударить, но не ударила. За это не судят. Так ведь, Колька?
До этой минуты Николай чувствовал себя акробатом, работающим под куполом цирка без страховки. И сейчас заступничество девушки могло оказаться для него той спасительной сеткой, которая позволяла бы уже ничего не бояться. Но он не принял этой дружеской помощи.
— Не совсем так, Лена. Я бы уехал, готов был к этому, и только одно обстоятельство помешало мне. Не буду о нем говорить, сейчас это не важно. Вот почему я здесь, а не потому, что одумался.
— Значит, Колька, — сказал Олег, у которого сразу пропало желание шутить, — где-то тебе показалось интереснее и ты забыл о нас?
— Постой, Олег, — взволнованно начала Нонна. — Так сразу, по-прокурорски… Сколько лет мы знаем Николая. Он всем нам помогал, мне, тебе. Такого товарища поискать надо! Ну, случилось с ним что-то, и сразу же наказывать?! Нет, я ему верю, товарищи! С ним что-то происходит, и нам надо помочь ему, а не отталкивать.
— А кто его отталкивает? — прервала ее Зинаида Федоровна. — Но он на самом деле обманул нас, выдумал про Рязань. Это не по-комсомольски. За это гладить его по головке нельзя!
— Нельзя! — твердо сказал Леонид Васильевич. — Не по-товарищески Николай поступил, и неважно, конечно, до конца бы он дошел или какая-то причина ему помешала… — Он помолчал, что-то обдумывая. — Но здесь, товарищи, есть еще одна сторона. Вот он стоит перед нами… Легко ему, думаете, сейчас смотреть всем нам в глаза? Поставьте себя на его место. Вот ты, Олег, выйди-ка перед народом с повинной.
— Мне не в чем виниться, — проворчал Олег.
— Сегодня нет, завтра — может быть… А ведь Николай мог ничего нам не рассказывать. И никто обо всем этом у нас не знал, никто бы его не спросил. А он нашел мужество и вышел перед товарищами. Мне кажется, принять Булавина обратно в нашу семью мы можем. Другое дело, что с ним надо будет еще потолковать в комсомольской организации, это так… А впрочем, решайте, ребята, сами.
Виктор не спускал с Николая глаз и волновался, пожалуй, еще больше, чем он. И когда сейчас он попросил слова, голос его заметно дрожал:
— Вот вы, Леонид Васильевич, предложили принять Николая в нашу семью. Я не оговорился — именно в нашу семью. Мне трудно было войти в нее, но теперь чувствую себя… Да что о себе говорить! Но я, товарищи, виноват не меньше Кольки. Я ведь все знал, что с ним произошло, и молчал. И покрывал его. Вместо того, чтобы заставить его сознаться во всем или самому рассказать… Поступил я… Ну, как нельзя поступать спортсмену.
Олег встал со своего места, подошел к Виктору и начал ощупывать его сзади, словно что-то искал на
