Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей

[120], невесть как и откуда проникшего в новгородские летописи.

Но, признав мифичность Рюрика и переходя к следующему по хронологии ПВЛ русскому князю — Вещему Олегу, — А. Никитин ставит того в совершенно иное отношение к русской истории: «Если Рюрик в русской истории оказывается всего только фантомом, тенью, отброшенной на пространства Восточной Европы Рориком ютландским или фризским, то Олег выступает в ПВЛ первой фигурой, чье существование подтверждается датированным документом — договором, заключенным этим князем с греками 2 сентября 911 (6420 «сентябрьского») года. К сожалению, этот безусловно исторический факт не облегчает работу исследователя, приступающего к выяснению личности одного из самых загадочных персонажей ранней русской истории, награжденного прозвищем «вещий», т. е. «мудрый», «знающий», а если следовать значению этого слова у кашубов (на территории «варяского Поморья»), то и «оборотень», «упырь»». То есть, по мнению Никитина, Вещий Олег в отличие от поручика Киже и летописного Рюрика фигуру все-таки имеет. Даром что оборотень и упырь. Весьма печально, что А. Никитин, первый профессионал, признавший выдумкой всю историю с призванием варягов, а летописного Рюрика неким фантомом, все-таки, противореча самому себе, не пожелал признавать таким же фантомом ПВЛ «упыря» Вещего Олега, выдвигая в подтверждение его реальности совершенно недействительный и нерелевантный аргумент — договор с Византией 911 года (912 года по датировке ПВЛ). К этому договору нам еще придется раз за разом возвращаться, а пока сделаем небольшое, но важное отступление по поводу «имени» и «прозвища» Олега.

Согласно широко распространенной и до сих пор никем не опровергнутой точке зрения, имя «Олег» — естественная фонетическая адаптация древнескандинавского Helgi к восточнославянскому языку. Эта адаптация осуществилась в три этапа. Сначала скандинавское helgi при заимствовании старославянским потеряло отсутствовавшее в славянских языках начальное придыхание й, и получившаяся словоформа «эльг» была письменно зафиксирована Константином Багрянородным в женском варианте «архонтисса Эльга». На втором этапе начальное э йотировалось, что типично для старославянского языка. И, наконец, с переходом в восточнославянский язык получившееся начальное е закономерно заместилось гласной о (по парадигме един —> один, елень —> олень, есень —> осень, Eлена —> Олена и т. п.), что в конечном счете дало форму «Ольг» оригинала ПВЛ, впоследствии трансформировавшуюся в современное имя «Олег».

Но самое-то интересное, что исходное Helgi превратилось не только в имя, но одновременно и «прозвище» Вещего Олега, которое представляет собой дублирующую скандинавское имя Helgi славянскую кальку. Вероятно дело в том, что прямые имеющиеся в словарях переводы слова helgi — «святой» и «священный» — не могли быть приняты авторами ПВЛ, так как для них, православных монахов и книжников, слова «святой» и «священный» уже несли совсем иной, устоявшийся в христианстве смысл и в этом смысле не могли ассоциироваться с князем-язычником. Тогда сочинители ПВЛ нашли, на мой взгляд, изумительное решение, заменив их близким аналогом, почти синонимом «вещий» из дохристианского лексикона! Таким образом, «вещий» — никакое не прозвище Олега, а просто перевод имени-титула Helgi на «языческий» восточнославянский язык. Сочетание же «Вещий Олег» — это нечто вроде масла масленого: стоящие рядышком перевод и фонетическая адаптация древнескандинавского Helgi.

Приняв «имя» Вещего Олега ПВЛ в качестве титула helgi, что в славянской передаче дало «ольг», нельзя не обратить внимания на сакральность его исходного древнескандинавского значения (независимо от перевода «священный» или «вещий»), явно соотносящуюся с сакральной ролью и функциями кагана в Хазарском каганате в IX веке. Но, как было показано выше, начальная русь возникла именно в это время, в начале IX века, и возникла в Крыму, то есть как раз в сфере политического влияния каганата, Поэтому есть все основания предположить, что сам титул helgi-ольг есть не что иное, как перенесенный в древнегерманскую среду начальной руси титул и статус хазарского кагана. И это предположение прекрасно объясняет сам факт принятия предводителем начальной руси именно титула «ольг», поскольку тот по существу эквивалентен для внутреннего пользования титулу «каган». Подтверждением этого может служить, в частности, болгарская пограничная надпись времен Симеона I «Феодор олгу таркан», в которой словосочетание «олгу таркан» однотипно с хорошо известными из сообщений арабских авторов составными титулами хазарской знати типа «каган-бек», «каган-тархан» и им подобными.

Огромная заслуга А. Никитина состоит в том, что он «открытым текстом» без экивоков и академических уверток заявил об очень позднем появлении многих «фактов» истории древней Руси, относимых ПВЛ к IX и X векам, но на самом деле рожденных фантазией и внесенных в текст ПВЛ пером неких ее авторов XII века, одного из которых сам Никитин называл «киевским краеведом». В полной мере эти фантазии сам Никитин относит к «биографии» Вещего Олега: «Несмотря на кажущееся обилие сведений об Олеге, рассыпанных по страницам ПВЛ, начиная со ст. 6387/879 г. и кончая ст. 6420/912 г., которая после рассказа о смерти князя от змеи, выползшей из черепа любимого коня, завершается выпиской из хроники Георгия Амартола об Аполлонии Тианском и пророчествах, все они, за исключением договора 6420/912 г., оказываются малодостоверны и прямо легендарны. Последнее может быть объяснено тем обстоятельством, что наличие в этих новеллах характерных фразеологических оборотов, использование топографических ориентиров, проведение идеи тождества «словен», «полян» и «руси», а также текстов, заимствованных из хроники Георгия Амартола, указывает на их принадлежность перу «краеведа- киевлянина», работавшего в первой половине XII в., или же — на кардинальную переработку им каких-то предшествующих текстов…». По существу Никитин признает, что вся «биография» Вещего Олега в ПВЛ — сугубое творчество киевского «краеведа»[121], и единственным реальным фактом в ней, тут с Никитиным нельзя не согласиться, оказывается только договор 911 года. Но подтверждает ли он реальность Вещего Олега?

«ВАША СВЕТЛОСТЬ» ИЛИ «КАГАН ВСЕЯ РУСИ»?

Договор между Русью и Византией 911 года, приписанный авторами ПВЛ Вещему Олегу, — действительно документ чрезвычайной важности для понимания процесса возникновения начальной руси. К сожалению, вопреки утверждению ПВЛ, мы не знаем, кто заключал этот договор со стороны руси и где эта русь обитала. Мы не знаем, на каком языке и какой письменностью был записан русский экземпляр договора. Мы не знаем, как этот экземпляр, либо его копия или перевод на какой-то славянский язык сохранился и попал к киевскому «краеведу»[122], который внес его текст в ПВЛ со своими комментариями и, увы, к нашему огромному сожалению, коррективами собственно текста. Но кое-что из этих важных вопросов можно с высокой степенью вероятности прояснить даже из того правленного «краеведом» варианта текста договора, который доступен нам сегодня единственно в ПВЛ.

В самом тексте договора 911 года сказано, что договор записан неким «Ивановым написанием»: «В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием [выделено мной. — В. Е.] на двух хартиях — Царя вашего и своею рукою, — скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною Троицею единого истинного Бога вашего и дали нашим послам…». Отечественная историография старательно обходит молчанием это «Иваново написание», которым, как следует из текста договора, был написан экземпляр руси. Что касается языка этого экземпляра, то он по умолчанию подразумевается русским. Но что такое был русский язык в начале X века? Ответ далеко не очевиден. По крайней мере, в середине X века, по хорошо известному свидетельству Константина Багрянородного в его трактате «Об управлении империей», «русские» названия днепровских порогов звучали явно по-древнескандинавски. Следовательно, и сам русский язык того времени должен был быть языком древнескандинавским. Так вот, вышеозначенное никому не известное «Иваново написание», равно как и «русский язык» по Багрянородному, нашими историками старательно обходятся молчанием, так как не сопоставляются ни с одним из славянских языков и алфавитов. А сопоставлять его с неславянскими языками и алфавитами никто принципиально не желает.

ПВЛ приписывает текст договора 911 года лично Олегу, причем в весьма странном контексте: «Послал Олег мужей своих заключить мир и установить договор между греками и русскими, говоря так: «Список с договора, заключенного при тех же царях Льве и Александре. Мы от рода русского…». Как будто Олег лично диктует своим послам не проект договора, а… «список» с него! И это никого не смущает, включая, кстати говоря, и А. Никитина. Как никого почему-то не смущают имя и титулы Олега. А титулам в тексте договора Никитин придает огромное, неоправданно большое значение: «Олег, безусловно, был