племени каража сейчас осталось примерно 400 человек, которые влачат жалкое существование. Каждый день вечером устраивают для туристов инсценировки своих национальных праздников, мастерят из перьев головные уборы, лепят из глины фигурки различных зверей. А еще мужчины просят милостыню, а женщины занимаются проституцией. О бедственном положении индейцев племени каража в бразильской печати появляется масса статей, но ничего в их жизни не меняется.
Кое-кто из иностранных журналистов, которые попадают в Бразилию и хотят видеть индейцев, выбирают самый легкий путь — покупают билет на самолет и едут на остров Бананал, приобретают там «индейские сувениры», а потом, возвращаясь, лепят очерки и репортажи о жизни коренного населения Бразилии.
Ни Мануэла, ни меня остров Бананал не привлекал, идти туда мы не собирались, и маршрут наш должен был кончиться у Арагарсаса, примерно 60–70 километров вниз по течению от Бализы.
Через полчаса Мануэл повел лодку недалеко от берега. Деревья то плотной массой подходили к воде, то отступали, и открывался песчаный пляж с белоснежным песком. На одном из них наше внимание привлек след, даже не след, а глубокая борозда на песке, образовавшая на пляже полукруг, один конец которого выходил из воды, а другой входил в воду метрах в тридцати ниже по течению.
— Здесь, наверное, играли ребята с близлежащей фазенды? — высказал я предположение.
— Нет, — возразил Мануэл, — это сделала черепаха, мать всех черепах.
Я с сомнением посмотрел на него. Но лицо Мануэла выглядело совершенно серьезным, и непохоже было, чтобы он шутил.
— Что за мать-черепаха?
— В каждом стаде черепах, — пояснил Мануэл, — есть одна, самая старая, самая мудрая, которую все местные жители называют мать-черепаха. И вот когда черепахи выходят на песок откладывать яйца, первой вылезает мать-черепаха. Она своим хвостом проводит такой полукруг, очерчивая место, где остальные должны класть яйца.
Выражать свое сомнение было неудобно, и я только подумал: «Ну вот, очередная легенда об Амазонке». На этот раз спутник ошибался. Несколько минут спустя показался второй пляж, где несколько ребятишек строили дом из песка в пространстве, очерченном полосой, подобной виденной на первом пляже. Мануэл собирался было пройти мимо, решив сделать остановку метрах в ста пятидесяти ниже по течению, но я успел окликнуть ребят:
— Эй, что вы здесь делаете?
— А мы играем в черепах, а Жозе-Афонсо — мать-черепаха, разве вы не видите?
Мануэл, однако, не смутился и не захотел признать свое поражение.
— Здесь действительно играют ребята. А там, где мы раньше приставали, след на песке оставила настоящая мать-черепаха.
Переубеждать его не имело смысла.
Место для ночлега было выбрано с большим знанием дела. Втащив нос лодки на песчаный берег, развели костер в конце пляжа, у самых деревьев. После того как были развешаны гамаки, Мануэл принес два куска брезента и положил по одному в каждый гамак.
— Так-то будет удобней. Можно укрыться, потому что очень холодно под утро около реки. Хотя, если желаете, будем всю ночь поддерживать костер и спать по очереди.
— Не стоит. Сейчас слегка перекусим и будем спать до утра. Авось не замерзнем.
Обычная пища гаримпейрос — фасоль, смешанная с небольшим количеством риса. Но чаще они едят фарофо — смесь маниоковой муки с кусочками сушеного мяса, того самого мяса, приготовление которого можно было видеть во время экскурсии на мясохладобойню «Фригояс».
Варка еды заняла у Мануэла совсем немного времени, потому что он должен был только подогреть фарофо, запас которой хранился у него в большой жестянке. Время было раннее, спать еще не хотелось, и Мануэл сначала расспрашивал о моей работе, а потом рассказал кое-что и о своей жизни. Когда он был еще мальчишкой лет пятнадцати, отец научил его искусству гаримпейро и передал ему все познания по раскрытию мест, где можно надеяться найти алмазы. От него Мануэл унаследовал и примитивный инструмент гаримпейро. Отец умер во время охоты за ягуаром — онса, и Мануэл, приобретя за небольшую сумму лодку, стал бороздить реки, моя алмазы на свободных местах, не принадлежащих промышленникам. Ему было тогда всего шестнадцать лет. Однажды ему улыбнулось счастье, и он напал на участок, по его мнению, богатый алмазами, через два месяца работы обнаружив три камня, каждый по пять каратов. Однако в тот день, когда им были найдены три алмаза, появился некий сеньор, заявивший о своих правах на участок и, конечно, на алмазы Мануэла. Мануэл был неопытным юнцом, защитить себя не мог, и ему не оставалось ничего другого, как за бесценок отдать найденные камни. Причем он был рад, что дешево отделался, так как если бы пришелец действительно имел право на землю, то Мануэлу трудно было бы избежать серьезных неприятностей. Денег, полученных от продажи, все же хватило на приобретение большой лодки, и она три года подряд служила ему и домом и средством передвижения по Арагуае. Но примерно полгода назад во время промывки породы Мануэла схватила за ногу большая пиранья, вырвав из икры порядочный кусок мяса. Пришлось три месяца проваляться в лачуге знакомого гаримпейро и за это отдать ему большую часть своих сбережений. Поправившись, он снова принялся за старый промысел — добычу алмазов. Месяца за два до нашей встречи Мануэл женился при довольно любопытных обстоятельствах. Он узнал, что один из его знакомых ищет небольшую сумму для покупки лодки. Сумма эта была в наличии у Мануэла, и он решил предоставить ее в долг своему приятелю. В обмен на это знакомый предоставил ему, также в долг (до возврата денег), свою жену. Этот так называемый «временный брак» у гаримпейрос — частое явление.
Костер совсем уже прогорел, и только угли слабо мерцали в темноте. Дым от головешек отпугивал москитов, с реки тянуло прохладой. Мы, вероятно, еще долго просидели бы у костра, просто так, смотря на потухающие угли, если бы невдалеке не прозвучал хриплый мужской голос:
— Эй вы, что там делаете, что расселись как у себя дома?
Мануэл спокойно поднял голову, всматриваясь в темноту.
— А чем вам мешает наш костер? Хотите, идите сюда. Будете гостем.
— Ну и ну, — произнес тот же голос, — гостем! «Дикий» приглашает меня в гости. Или я уже перестал быть владельцем этой земли? — Из темноты появилась фигура и приблизилась к нам. Мужчина был в чем- то очень похож на Матоса, то ли нахальным взглядом, то ли широкополой шляпой, то ли калибром револьвера, висевшего на поясе.
— Мы, право, не знали, что этот участок принадлежит вам и что здесь нельзя останавливаться, — прежним спокойным тоном сказал Мануэл. — Мы просто нашли место удобным и решили здесь переночевать.
— У меня здесь не ночлежка, — резко возразил незнакомец. — Кстати, кто вы и куда направляетесь?
Мануэл, видимо, решил пойти с самого большого козыря.
— Этот сеньор друг губернатора Мауро Боржеса, — прихвастнул он. — По его приглашению он совершает поездку по Арагуае, чтобы ознакомиться со всеми способами добычи алмазов. Он законтрактовал мою лодку на четыре дня. Я обязан довезти его до Арагарсаса.
Однако слова Мануэла произвели совершенно обратный эффект. Вместо того чтобы рассыпаться в извинениях, хозяин участка стал пыхтеть, как кипящий кофейник, и со злостью выпалил:
— Разные там губернаторы мне не указ. На своей земле я сам себе губернатор и, может быть, даже президент.
— Но, — пошел на попятную Мануэл, — господин Матос сказал, что на всем пути до Арагарсаса нас будут очень хорошо принимать и нигде не станут чинить препятствий.
— Какой Матос? — с недоверием в голосе произнес «кипящий кофейник». — Густаво Алмейдо Матос, вице-префект Бализы?
— Да, — решил я выступить на сцену. — Именно мой приятель Густаво Алмейдо Матос порекомендовал совершить эту поездку до Арагарсаса на лодке сеньора Мануэла.
— Так бы и сказали, — примирительным тоном произнес собеседник. — Если вы здесь по рекомендации сеньора Матоса, это другой вопрос. А разные губернаторы меня совершенно не трогают. Ну что ж, пожелаю вам спокойной ночи, — он сделал несколько шагов в сторону и исчез в темноте.
