багажной сетке. Но самый ценный багаж исчез. Буквально у него на глазах. Польди скрипит зубами, у него белеют глаза.
— Вам худо? — спрашивает его сидящий рядом пассажир.
— О нет! — И Польди закрывается газетой.
Сколько ему стоил этот уличный оборванец? Надо было крепко держать его за руку. До пересадки на пограничной станции Польди ещё надеялся, что негодяй едет в другом вагоне. Но теперь ясно, что он удрал.
«Сколько я истратил на него, чтобы он выглядел прилично, этот вор… Я есть глупый дурак!..»
На вокзале, когда началась посадка, Польди скомандовал:
— За мной, Тимми! Шнель! Шнель!
И вслед за носильщиком направился к вагону. Он шёл, оглядываясь, а Тимошка, работая локтями, старался от него не отставать.
— За мной! — повторял Польди, но Тимошку оттёрли, и он уже с трудом пробирался за знакомым мохнатым пальто.
На подножку вагона, на которой стоял Польди, уже лезли другие.
— Пропустите мальшик! Это мой мальшик! — крикнул Польди.
Взбешённое лицо Польди мелькнуло в окне вагона и исчезло.
Началась давка.
Какая-то дама, ухватившись обеими руками за поручни, вопила:
— Мне дурно…
И матрос, который пытался следить за посадкой, махнул рукой:
— Озверела буржуазия. На буфере — да в Париж… Давай отправляй!
Без звонков, без свистков эшелон отошёл.
На платформе, кроме Тимошки, осталась пропасть народу. Послышались рыдания.
— Не волнуйтесь, граждане. Подадим другой состав, всех вывезем, — успокаивал пассажиров военный в кожаной куртке. — Республика не заинтересована вас задерживать. Приготовьте документы.
Нет у Тимошки никаких документов. И бежать некуда.
Рядом на путях стоял пустой состав. Тимошка, подтянувшись на руках, взобрался в тёмный, пахнущий карболкой вагон и затаился как мышь.
Он ещё не успел подумать, зачем он спрятался, как состав дёрнулся и, громыхая пустыми вагонами, стал набирать скорость. Быстрее, ещё быстрее. Навстречу ему, приседая, будто в танце, неслись приземистые ёлочки.
Подняв голову, Тимошка огляделся. Вдоль вагона тянулись сколоченные из шершавых досок нары, а на стене висел плакат.
Тимошка видел этот плакат во дворце у Репкина: на красноармейца с ружьём нападает трёхголовая гидра, из каждой пасти у неё торчит раздвоенное жало…
Встретившись с гидрой взглядом, Тимошка похолодел. Ему почудилось, что на него со злой усмешкой глядит Польди: «Вот ты где, негодяй!..»
Нащупав на полу камешек, Тимошка швырнул его гидре в глаз и, взобравшись на нары, отполз в угол, чтобы гидра его не видела…
Поезд пошёл вдруг под уклон. Тяжёлая дверь вагона со стуком захлопнулась. В наступившей темноте Тимошка почувствовал себя спокойнее. Устав от волнений, он задремал. А когда очнулся, то дверь вагона была опять раскрыта. В неё зябко дышал ветер, пахнущий талым снегом, а в потемневшем небе мигали далёкие холодные звёзды.
Тимошка оробел…
«Тимми! Тимми! Тимми!» — стучали колёса поезда.
«Ну-ка он совсем не остановится?» — со страхом подумал Тимошка.
Но поезд пошёл медленнее и остановился.
Санитары
Тревожно гудел паровоз, громкие голоса перекликались в сумерках:
— Погрузку начинай!
— Не задерживай, не задерживай!
— Чья очередь?!
Тимошка уже хотел спустить с нар закоченевшие ноги, как вдруг в дверях вагона показалась солдатская папаха. Кряхтя и чертыхаясь, солдат вдвинул в вагон большой ящик.
— Осторожно! Никуленко, осторожно! — повторял снизу настойчивый женский голос.
— Як здесь можно быть осторожно? — рявкнул солдат.
— Никуленко, дайте мне руку! — попросил тот же голос.
В вагоне вслед за ящиком появилась тоненькая девушка.
— Никуленко, а матрасы? — спросила она строго.
— Нема здесь матрасов, — ответил мрачно Никуленко.
— Как же без матрасов?
Никуленко не отозвался.
Девушка ощупью нашла нары и села почти рядом с Тимошкой. Тимошка не шевелился. Он слышал, как она дышит, пытаясь отогреть дыханием озябшие руки. И вдруг в темноте в раздвинутых дверях вагона закачалось оранжевое пятно и вплыло в вагон. Это Никуленко принёс и поставил на пол фонарь.
— Вот вам «летучий мышь», — сказал он и снова исчез.
Присев на корточки, девушка прикрутила фитиль.
При свете фонаря Тимошка смог её разглядеть. В драповом узком пальтишке, в косыночке, в больших подшитых валенках девушка по-хозяйски прошлась по вагону. Подняв фонарь, она, наверное, хотела посветить на нары, но в это время в вагоне появился Никуленко. Громыхнув пустым железным бачком, он снова спрыгнул обратно в темень.
— Никуленко, а вода? — крикнула ему вслед девушка, повернув в бачке сухой кран.
Где-то вдали чертыхнулся Никуленко. Через некоторое время он появился с ведром, над которым поднимался пар.
— Кипяток! — обрадовалась девушка. Она протянула над паром распухшие руки. — Вы чудесный, товарищ Никуленко! Вы просто волшебник!
— Не надо на меня тявкать, Лидочка, — сказал Никуленко. — Когда на меня не тявкают, я могу достать всё!
— Я не тявкаю, я даю вам распоряжения!
Лидочка снова стала строгой, и Никуленко исчез.
Погрузка продолжалась.
— Торопись! Торопись! — выкрикивал кто-то на платформе.
Раздался гудок отдохнувшего паровоза, и, оттолкнувшись колёсами, поезд покатил дальше. И уже на ходу в вагон взобрался Никуленко.
Размахивая руками, он продолжал кого-то доругивать:
— Расстрелять мало саботажников! По списку значится одно, получай другое. Мало расстрелять — вешать надо!
Испуганный Тимошка шевельнулся.
— Ой! — вскрикнула Лидочка. — Товарищ Никуленко, там кто-то есть! — И она посветила на
