Никуленко ревниво выговаривал ему:
— Ты что, ошалел? Куда ты несёшь цибарку? Это наша цибарка, неси её до Лидочки.
На путях Тимошку встретил комиссар.
— Молодец, артист! — сказал он.
Держа в руках полные вёдра, Тимошка гордо прошёл мимо, балансируя по рельсу.
— Ты не балуй! — крикнул ему вслед комиссар. — Это тебе не цирк!
Санитарный поезд был уже почти заполнен, когда за станцией послышалась стрельба. Сначала вдалеке, потом всё ближе.
И вдруг над Тимошкой пронеслось что-то тёмное и, сверкнув пламенем, ухнуло.
— Ложись! Ложись! — услыхал Тимошка.
Он не лёг — его отшвырнуло. Оглушённый взрывом, Тимошка лежал недвижимо. Когда он с трудом поднял голову, то увидел, что рельс, по которому он только что шёл, торчит дыбом над обугленными шпалами. Тимошка хотел приподняться. Руки, ноги его не послушались, земля пошла вверх, и Тимошка прижался к ней всем телом.
Мимо пробежал санитар с окровавленными носилками.
— Подожди! — крикнул ему Тимошка. Но ему только показалось, что он кричит. Как это бывает во сне, Тимошка кричал, но оставался безгласным.
Раздался паровозный гудок, и поезд тронулся.
Колёса поезда крутились всё быстрее и быстрее, мелькали буксы, крюки, и вдруг там, где они только что были, стало пусто. Санитарный поезд ушёл. Станцию заняли белые.
— Живой! — удивился стрелочник, нагнувшись над чернявым мальчишкой. Оглядываясь по сторонам, он ощупал Тимошку с головы до ног и, убедившись, что ран на нём нет, оттащил его подальше от путей и побежал к своей будке.
Когда стемнело, к примеченному месту стрелочник пришёл со своей старухой.
— Понесём низом, — сказала старуха. — По тропке пойдём, тальником, а то, не дай бог, увидят.
Приподняв Тимошкину голову, стрелочница дохнула ему в лицо. Глаз Тимошка не открыл, только застонал еле слышно. Осторожно, боясь уронить свою ношу, старики спустились под крутой откос и скрылись в кустах густого тальника.
Добровольцы
— Вечерний выпуск, вечерний выпуск! — кричит мальчишка-газетчик. — Статья Ленина… «Социалистическое отечество в опасности».
Клоун Шура покупает газету.
— Враги под Петроградом! Враги под Киевом…
Рассчитываясь с газетчиком, клоун Шура роняет кошелёк.
— Не трудитесь, я подниму, — слышит он знакомый голос.
Перед ним Репкин. Они идут рядом, и Репкин спрашивает о его здоровье.
— Благодарю, не жалуюсь, — отвечает Александр Иванович.
— А я, если разрешите, к вам, — говорит Репкин.
— Вы ко мне?
Клоун Шура смотрит на Репкина растерянно.
— У меня к вам есть дело, Александр Иванович. Прошу, уделите внимание.
Недоумевая, зачем он мог понадобиться, клоун Шура показывает на свой дом:
— Живу рядом. Пожалуйте!
На звон колокольчика хозяйка открывает дверь. На пороге стоит Александр Иванович, а сзади вооружённый матрос.
— К нам гость, — успокаивает её Шура. И приглашает Репкина в комнату. — Фома не кусается, — по привычке шутит клоун.
— Если гость, то надобно чайку! — говорит хозяйка.
Старушка хозяйка заваривает морковный чай и, перекрестившись, вносит в комнату на подносике чайник.
— Какое же у вас ко мне дело? — спрашивает Репкина Александр Иванович. Он пододвигает Репкину стакан в тяжёлом серебряном подстаканнике, на котором витиеватая надпись: «Артисту от благодарных зрителей».
— Понимаете, какое у меня предложение, — говорит Репкин, прихлёбывая чай. — Мы отправляем эшелоны на фронт. У бойцов винтовки. А главное, что должно у них быть, — революционное сознание.
— Безусловно, — подтверждает Александр Иванович.
— Так вот, — продолжает Репкин, — если будет на то ваше согласие и позволит ваше здоровье, мы хотели бы пригласить вас в агитбригаду.
— Я что-то не совсем вас понял, — сознаётся Александр Иванович.
— Постараюсь разъяснить. На помощь комиссарам Красной Армии мы мобилизуем артистов, — говорит Репкин. — Я сам смотрел в цирке, как вы, Александр Иванович, представляли Керенского и ещё, извиняюсь, всякую шваль. Замечательно представляли. Очень верно агитировали против врагов революции.
Репкин берёт в руки маленький голубой шарик. Он не знает, что этот шарик оставил на память клоуну Шуре Тимми. Репкин крутит этот шарик, как земной шар вокруг оси, и продолжает разъяснять:
— Со всех сторон на Советскую власть лезут враги: Антанта, белые армии и ещё всякая бандитская нечисть. Подумайте, Александр Иванович, очень прошу!
Репкин кладёт шарик на место, благодарит за чай.
После ухода Репкина клоун Шура долго сидит у стола. Уже совсем стемнело, но он не просит хозяйку зажечь лампу.
Утром Репкин положил на стол Анатолию Васильевичу свежие газеты.
— Спасибо! — Народный комиссар читал, помечая что-то карандашом.
— Анатолий Васильевич, я с вами поговорить хочу.
— Пожалуйста, пожалуйста, — сказал Луначарский и посмотрел на Репкина усталыми глазами.
— Мне, конечно, нежелательно вас огорчать… — Репкин стоял перед наркомом навытяжку. — Я в полк зачислен, Анатолий Васильевич. Сами понимаете, какое на фронте положение.
Луначарский постукивал карандашом: «Так, так…»
— Я заместителя себе нашёл…
Репкин отворил дверь, и в комнату вошла девушка в гимназическом платье и в красном платочке.
— Вот… Таня…
Таня присела в реверансе, но, спохватившись, протянула Луначарскому руку:
— Здравствуйте!
— Вы умеете обращаться с пулемётом? — улыбаясь, спросил Анатолий Васильевич.
— Если это необходимо! — Щёки у Танечки становятся пунцовыми. Она не понимает, шутит народный комиссар или говорит серьёзно.
Выручает Репкин:
— Зря сомневаетесь, Анатолий Васильевич! Товарищ Танечка не то что я. Пишет грамотно, по- немецки, по-французски разговаривает.
— Вы какой класс окончили? — спрашивает Анатолий Васильевич.
И Танечка сознаётся, что в этом году перешла в восьмой.
