Скажи, что ты не хочешь этого, Ребекка, что тело твое не жаждет моего...
Его губы обхватили ее напрягшийся сосок, и Ребекка, изогнувшись, вскрикнула. Но Алехандро не дал ей ни минуты привыкнуть к ощущению, пронзившему ее тело. Его пальцы скользнули между ее ног, раздвинув их, и нашли самое чувствительное место.
— Алехандро, — выдохнула она.
Ее тело содрогнулось и воспрянуло к жизни, когда его наполнили давно не испытываемые ощущения. Они были более полными и острыми, чем тогда, в бассейне.
Она так быстро возбудилась, что сама поразилась этому. Наслаждение было настолько сильным, что Ребекка готова была взорваться на его пике лишь от ощущения языка Алехандро, ласкавшего ее сосок, его пальцев внутри нее. Но он остановился, что-то жарко прошептав ей на испанском, приподнялся и стал срывать с себя рубашку. Ребекка смотрела на него, и сердце ее бешено стучало в груди.
Ей безумно захотелось дотронуться до него, и она протянула руку, коснулась его подбородка, губ.
Эти прекрасные губы дарили ей такое удовольствие, которого она никогда не испытывала. Он был первым мужчиной, который занимался с ней любовью с помощью этих умопомрачительных губ. Но она никогда не скажет ему об этом.
От ее прикосновения все тело Алехандро страшно напряглось, и он пронзил ее горячим взглядом.
Палец Ребекки скользнул в его рот, лег поверх языка. Когда она хотела вынуть его, Алехандро мягко удержал ее руку, не открывая взгляда от ее лица. Затем поцеловал ее ладонь, запястье, кончики ее пальцев.
Голова Ребекки закружилась, когда он стянул с себя брюки, бросив их на пол, и снова склонился над ней. Он овладел ее ртом, и на этот раз Ребекка жадно открыла губы, их языки сплелись и стали ласкать друг друга.
Часть ее ужасалась тому, что происходит, а другая часть хотела его так, как страдающий от удушья жаждет глотка воздуха.
Ее тело извивалось под ним, хотело его тела, словно созданного для нее. Закинув ноги на его спину, она вся открылась ему. Алехандро приподнялся над ней, упираясь ладонями в кровать, и взглянул на нее таким взглядом, что у нее помутнело в глазах.
Она почувствовала, как сильным толчком он вошел в нее, а затем снова вышел.
— Алехандро, пожалуйста. Умоляю, я хочу тебя.
Он тихо что-то прорычал, затем проник в нее долгим, сильным толчком. Она вскрикнула от блаженства, когда он властно овладел ею.
На минуту он остановился, хотя она чувствовала пульс, бившийся глубоко внутри нее. На лице его мелькнуло беспокойство.
— Я не сделал тебе больно?
— Нет, все в порядке. Просто у меня этого давно не было...
Он замер.
— Давно не было? Ты должна была сказать мне. Я был бы с тобой понежнее.
— О... — выдохнула она, когда он сделал движение вперед и назад. — Не слушай меня.
— Ребекка, — простонал он, роняя голову, и стал двигаться медленно, стараясь не причинить ей боли.
Но от этого ей захотелось закричать. Она вцепилась руками в его мускулистое тело, в шрам на его боку.
— Алехандро, мне не будет больно. Люби меня, пожалуйста, люби!
Он впился в ее рот губами, и тела их стали двигаться в такт друг другу все быстрее и неистовее. Совершенно утратив над собой контроль, он входил в нее мощными толчками — со страстью мужчины, которого долго отвергали.
Волна наслаждения обрушилась на нее, отняв возможность дышать, и Ребекка, изогнувшись, забилась в блаженных конвульсиях. Через секунду она услышала, как застонал Алехандро, прерывисто выдохнув ее имя.
Лунный свет проник сквозь окно и коснулся кровати. Алехандро, проснувшись, поднял голову. Минуту он не мог ничего понять. Почему он не опустил жалюзи перед тем, как лечь?
И в ту же секунду в его сознание ворвались образы и ощущения.
Отбросив простыню, Алехандро подошел к окну. Впервые за долгое время он получил полное удовлетворение. Несмотря на холодность своей жены, он оставался верным ей до самого развода и лишь после этого пытался удовлетворить свой физический голод со многими женщинами. Безликий секс, лишенный теплых чувств, хоть как-то залечивал его израненную душу.
Или он так просто думал?
До вчерашнего дня, когда Алехандро сошел с ума от великолепного, жаждущего мужской ласки тела женщины, которую ненавидел больше всего на свете. Но на несколько часов он забыл об этом. А ведь он так ненавидел ее!
Алехандро прижал руку к виску.
Спокойно. Все шло по плану. Уложить ее в постель, заставить влюбиться в себя, а потом погубить. Он поклялся в этом Анне. Он делал это для Анны. Для дочери, которая должна была жить. Которая должна была быть
Алехандро, сжав кулак, прижал его к стеклу. Он все делал правильно. И не важно, что у Ребекки так давно не было мужчины. Не важно, что она заглянула в его душу — вчера, в лимузине. Она была мелкой, расчетливой стервой. И спала теперь с ним ради своей выгоды. Откуда ему знать, действительно ли она давно ни с кем не спала? Возможно, она врет, чтобы вызвать в нем симпатию?
Он глубоко вздохнул.
— Алехандро?
Он повернулся и пошел к кровати. Отблески лунного света ложились на ее лицо, спутанные золотистые волосы, пухлые чувственные губы. В нем снова встрепенулось желание.
— Да, я здесь, — ответил он.
Она натянула на себя простыню. И оба почувствовали сладкий запах секса.
Новая мысль пронзила его мозг. Боже, он забыл о предохранении!
— Мне надо вернуться в свою комнату, — сказала она, не подозревая о страхе, охватившем его.
— Нет, — сказал он холодно. Она непроизвольно съежилась.
— Ты предохранялась? — жестко спросил он.
Голова ее склонилась набок.
— Что-о... О да. Да, — сказала она более твердо. — Я пью таблетки. Я думала, ты знаешь об этом.
— Откуда мне знать? — спросил он, обескураженный тем, что она так подумала.
Подбородок ее вздернулся.
— Ведь ты «исследовал» мою жизнь — шпионил за мной.
— Но
И вслед за чувством облегчения к нему пришло другое чувство. Желание ею овладеть было настолько сильным, что оно пронзило Алехандро с головы до ног. Через секунду он сбросил с нее простыню, в которую Ребекка судорожно вцепилась, и опрокинул на спину, рывком раздвинув ноги.
— Умираю от желания попробовать тебя, — задыхаясь, прохрипел он.
Он обожал ее тихие стоны и вскрики, ее сладкий влажный вкус, и то, как она выгибается под ним, выкрикивая его имя в исступлении. Он заставит ее взлететь несколько раз — разложит ее на кровати и будет ласкать до тех пор, пока она снова не застонет, пока кожа ее не покроется испариной, пока его имя снова не сорвется с ее пересохших губ.