тогда все бегала, в постель не ложилась. Выздоровела, внешне. И вдруг, чуть больше недели назад, сломалась. Вечером вышла из своей комнаты, лицо красное, глаза опухшие. Говорить не может, шепчет.
Он в отчаянии махнул рукой, словно отгоняя возможные слова сочувствия, которые готовы были сорваться с губ Александры.
– И все полетело так быстро, на всех парах, и за сутки ее уже стало не узнать! Никакой больницы, ничего не желает, мы ее лечим, колем ей антибиотики, витамины, приглашали уже двух профессоров и гомеопата. Толку нет.
– Но ей не хуже?
– Куда же еще хуже!
На глазах мужчины показались слезы, и Александра испугалась. Она не могла видеть, как плачут представители сильного пола, и даже никогда не пыталась понять, почему на нее это производит такое уничтожающее впечатление.
– Каждые сутки – ад, каждую минуту ждем самого страшного… – Валерий жаловался, словно позабыв о том, что перед ним сидит незнакомый человек. – А тут еще Петька…
Он осекся и, вдруг опомнившись, посмотрел на Александру:
– А что велел передать ей Воронов?
– Кое-что… на словах… – смешавшись, ответила женщина.
– Вы смотрите, если что-то неприятное, так лучше не надо! И о его смерти – тоже ни-ни! Ей только этого сейчас не хватает!
– Не беспокойтесь… Я не буду ничего такого ей говорить… Я всего пару слов!
Видя искреннее горе сидевшего рядом с ней человека, Александра все острее ощущала мерзость своей лжи. Но как было сказать правду в этой ситуации? Как признаться, что она пришла исключительно из личных соображений, поделиться опасениями, которых даже не может сформулировать толком? Попросить помощи и совета у женщины, измученной недельной болезнью, может быть, близкой к агонии?
– А Эрделя вы знаете?
Ей показалось, что знакомое имя прозвучало у нее в спутанных мыслях, а не наяву. Испуганно дернувшись, она в упор посмотрела на мужчину. Тот повторил:
– Эрделя? Евгения Игоревича?
– Знала… Знаю… – поправилась она тут же, поймав себя на том, что упомянула о старом знакомом в прошедшем времени.
– Он жив еще?
Повисла пауза. Мужчина смотрел исподлобья, как бык на бойне, ожидающий удара. Александра опустила глаза, чтобы он не прочитал в них страха. Она не понимала, отчего ее вдруг затопил прилив опустошающего ужаса, такой силы, что женщина внезапно лишилась дара речи. Как будто что-то невидимо появилось на этой странной кухне и встало рядом, подслушивая их разговор. Больше всего ее ужаснуло то, что и Валерий задал вопрос еле слышно, будто боясь, что их подслушивают. Наваждение продолжалось краткий миг, короче секунды. Потом все стало по-прежнему.
– Жив, – ответила Александра, глубоко вздохнув, ощущая мучительный, колющий жар в затылке. – Вы знаете, что он в больнице со вчерашнего дня?
Валерий молча кивнул.
– Евгений Игоревич сам вам позвонил? Ему вчера было так плохо, что он не смог поговорить со мной…
– Нас известили, – скупо бросил мужчина.
Он взглянул на часы, висевшие над столом, – прекрасные флотские часы, в круглом корпусе из полированного красного дерева, с медным циферблатом и увеличительным стеклом. Александра давно уже отметила их взглядом, дивясь про себя, что такая ценная вещь начала прошлого века, в отличной сохранности и рабочем состоянии, содержится как бы между прочим, на тесной кухоньке. Здесь тоже виделось нечто безалаберное, равнодушное.
– Пора давать лекарство, – со вздохом сказал Валерий, поднимаясь из-за стола. – Войдем вместе. Помните – ни слова про смерть Воронова! А про Эрделя скажите, что ему лучше.
– Это даже не будет неправдой, – произнесла женщина, также поднимаясь. – Он совсем неплохо выглядел.
– Кого вы хотите обмануть? – Валерий стоял почти вплотную к ней, она видела даже кровавые прожилки на белках глаз, следы бессонницы. – Воронов умер, и если кто-то из двоих оставшихся выживет, это вряд ли будет наша мать!
– Почему вы так говорите?! – в ужасе воскликнула Александра.
– Потому что эти проклятые старые олухи натворили беды!
Внезапно замолчав, Валерий смотрел на нее невидящим, остановившимся взглядом. У художницы вдруг возникло чувство, что он разговаривает вовсе не с ней, а с тем самым невидимым и неслышным существом, присутствие которого она ощутила на какой-то краткий миг. Это был страх, даже не материализовавшийся в некий объект и оттого еще более пугающий. В призраков Александра не верила, если при ней рассказывали подобные истории, выслушивала их с чувством неловкости – как можно опуститься до таких глупостей! Но если бы ее спросили, точно ли она убеждена в том, что на этот раз с ней просто сыграло шутку воображение, Александра не нашлась бы с ответом.
– О чем вы? – осторожно спросила женщина. – Что они сделали? Почему они все заболели?
– Это старая история. – Валерий вдруг очнулся и преувеличенно торопливо направился к двери. – Уже неважно.
Александра тем не менее была слегка обнадежена тем, что он невольно заговорил на «запретную» тему. «Быть может, мне удастся вывести его на откровенный разговор! – думала она, следуя за хозяином по узкому темному коридору, в конце которого слабо светилась застекленная дверь. – Ему явно хочется с кем- то поделиться, и почему бы мне не стать этим благодарным слушателем?»
Валерий приотворил дверь и, заглянув, обернулся:
– Уже не спит. Подождите.
Стоя в тени, Александра из-за дверного косяка наблюдала, как мужчина подошел к постели. Одеяло, которым была укрыта больная, едва шевельнулось, когда сын склонился над матерью:
– Ну как? Давай лекарство принимать.
Та ответила что-то очень тихо, так что Александра не расслышала.
– Все равно принимать надо! – настойчиво повторил сын. – Ничего, что пока не помогает, нужно время… А еще бы лучше, мам, в больницу!
Ответа на этот раз не последовало. Александра следила за тем, как Валерий, стоя у стола, набрал в горсть несколько таблеток из разных пузырьков и блистеров, сверился с бумажкой, на которой, по всей вероятности, был записан порядок их приема, налил воды из стоявшего на старинном буфете графина. Со сдвинутыми бровями, суровый и сосредоточенный, он был олицетворением заботы. Александре, украдкой разглядывавшей его, вдруг показалось красивым это, в общем, заурядное лицо. «Вот то, о чем мне все время говорит мама… Семьи у меня нет, детей никогда не будет. Она все твердит, что мне в старости некому будет стакан воды подать… Ну и что, отвечаю, разве я сама не дотянусь? Это все пока шутки… Но может настать такой день, что и не дотянусь… И не будет у меня рядом сына. Но второй-то? Даже не показывается. Неужели все еще в подъезде торчит?»
Преодолев слабое сопротивление, которое пыталась оказать строптивая больная, Валерий все же настоял на своем, и таблетки были приняты. Ставя на стол опустевший стакан, мужчина нарочито небрежно произнес, явно стараясь как можно меньше взбудоражить мать:
– К тебе тут человек пришел на минутку.
– Кто? От кого? – На этот раз Александра расслышала голос лежавшей в постели женщины. Он был слабым, ломким, как хруст растираемого между ладонями сухого листа.
– От Эрделя.
Художница вздрогнула. На миг ей показалось, что Валерий обладает способностью читать мысли: ведь он назвал имя, которое она надеялась утаить, спрятав его за именем Воронова! Впрочем, загадка тут же объяснилась. Поправив две подушки, подсунутые под спину больной, Валерий вышел в коридор и