потянуть. Решат, что ты его в нежилой дом заманила, чтобы прикончить. Дело хуже, чем я думала. А кто его видел?
– Жена Эрделя.
– А что ей тут понадобилось? – заинтересовалась старуха. Она знала вдоль и поперек всю художественную и коллекционерскую Москву, и имя Эрделя, часто к тому же бывавшего в гостях у Александры, не составляло для нее тайны. – Вроде вы не подруги?
– Эрдель сильно болен. Она заходила рассказать…
– У нас тут сейчас свои болячки, похуже… – вздохнула Марья Семеновна. – Ну, девка… Вы, тихони, все такие! Еду, еду, не свищу, а наеду, не спущу! Я ждала, что ты номер выкинешь… Но такое! Ты хоть знаешь, что у нас в доме отродясь никого не убивали? Дрались сколько раз, бывало, до крови, но чтобы до смерти… Боюсь, конец пришел нашему Берендееву царству. Прикроют это кефирное заведение! Ты хоть одна была?
Александра не сразу поняла смысл последнего вопроса, заданного все тем же тоном искреннего участия. Когда же уяснила себе, о чем спрашивает старуха, к ее обычно бледному лицу прихлынула краска:
– Одна ли я его убивала?! Вы об этом?! Правда не понимаете, что я к нему даже не прикасалась?! По- вашему, это так просто, взять и убить человека?! Что я о вас-то самих после таких слов могу думать?!
– А думай, что хочешь! – Марья Семеновна вдруг рассмеялась, показав все свои железные зубы, тускло и мертвенно блеснувшие в свете лампы. – Ты про меня всякое думай, а я про тебя стану. А делать все-таки что-то надо. Вот, погоди! Говоришь, жена Эрделя его видела тут, наверху. А внизу-то, на втором этаже, не встречала она его?
– Ну понятно, нет! – воскликнула Александра и тут же поправилась: – Полагаю, нет! Они ушли отсюда порознь.
– Значит, никто и не знает, что он там был! Так, можно вытащить его на улицу и сунуть в подворотню.
Пусть там и лежит! – Старуха рассуждала вдохновенно, ее деревянное лицо даже оживилось и помолодело. – Только ты меня не подводи, скажи правду: одна это провернула? Чтобы потом какой третий лишний не образовался… Значит, тащим его вместе. У меня силы уже не те.
Александра опомнилась окончательно. Переведя дух, она решительно возразила:
– Нет, никуда мы его не потащим, как вы любезно предлагаете. Это дикость! Кто-то ведь его убил, и пусть этого типа полиция ищет. А мы не виноваты, нам бояться нечего. И за Стасика не бойтесь. Судимость у него за драку в пьяном виде, старая. И потом, он давно пьяный лежит у Лельки.
– Это и подозрительно, что пьяный! – со знанием дела возразила старуха. – Скажут, прикончил человека и напился с перепугу. Мне ли не знать, как они дела шьют.
– Вы столько об этом знаете, неужели сами сидели?
Александра спросила не всерьез, больше желая урезонить разошедшуюся старуху. Но Марья Семеновна метнула в нее такой огненный взгляд, что художница остолбенела.
– Осуждать легко, – процедила «муза» сквозь стиснутые зубы. – А ты вот посиди-ка. Ни за что, как сама говоришь. Посиди, выйди и доказывай всем всю жизнь, что ты не верблюд. Тьфу на тебя! Помочь дурехе хотела!
Отвернувшись, воинственная визитерша направилась к двери. Ошеломленная отповедью, Александра метнулась за ней:
– Я ничего не знала, я не хотела…
– Ментам расскажешь, чего ты хотела, чего само случилось, – через плечо бросила Марья Семеновна, уже стоя на пороге мастерской. – Звони, звони в полицию. Я не дура, тащить его на виду у всей улицы, под монастырь себя подводить, ради твоих прекрасных глаз. Тут мало ли кто в окно в этот час смотрит? И машины ездят… А второе: я-то думала, ты человек. А ты барахло!
Произнеся приговор, старуха вышла на лестницу.
Александра нерешительно последовала за ней и стояла на площадке перед открытой дверью до тех пор, пока удаляющиеся шаги не утихли на третьем этаже и не хлопнула дверь мастерской скульптора. Тогда женщина вцепилась пальцами обеих рук в волосы и яростно взъерошила короткие пряди.
«Идиотка! Права старуха, сто раз права, я барахло! Она хотела мне помочь от души, сделать такое, на что не всякого за деньги уломаешь, а я разыграла законопослушную куклу! Ну и получу теперь по полной! Кто мне поверит, что этот незнакомый никому на свете адвокат СЛУЧАЙНО пришел ко мне в мастерскую, а через несколько часов СЛУЧАЙНО обнаружился мертвым в квартире двумя этажами ниже?! В квартире, ключ от которой был только у меня, как скажет Марья Семеновна, потому что она не станет меня выгораживать, спасая своего Стасика! Она не будет играть в “не знаю”, после того как я ее обидела! А почему я его убила, когда, как – это будет всех волновать в последнюю очередь. Главное – будет очевидно, что это сделала Я… Когда, в самом деле, он погиб?! Ко мне он явился примерно в половине четвертого… Около четырех я спустилась на второй этаж, попросить Ритку покараулить картины. Она мыла голову… У нее были мокрые волосы, и вода текла с них на кофту. Я еще подумала мельком, что надо было дать ей хоть старый халат, переодеться, у нее же совершенно ничего с собой не оказалось. Когда в начале девятого я вернулась и снова толкнулась в мастерскую Рустама, там было заперто. Около полуночи я нашла тело. Но когда он умер?!»
Ее била дрожь, хотя холода она не чувствовала. Женщину трясло так, что она вцепилась немеющими пальцами в ледяные железные перила, окаймлявшие площадку. Темная лестница, от мансарды до подвала, прислушивалась к ее прерывистому, загнанному дыханию. Сердце колотилось так, словно Александра бегом преодолела все этажи, поднявшись от первого до пятого.
«Он мог быть мертв почти с того момента, как ушел от меня!» Ее одолела тошнотворная дурнота. Женщина почувствовала страшную слабость. «Если допустить, что, когда он спускался, его каким-то образом повстречала Рита… зазвала к себе… что-то у них вышло… Почему она бросилась мне на шею? Я еще тогда подумала, как это странно. Извинялась таким образом за свое хамство, за свои жестокие слова? Может быть… Но теперь я могу думать и по-другому. Хорошо сказала Марья Семеновна: “Ты про меня думай всякое, а я про тебя стану!” Никому думать не закажешь. Рита могла его убить. Она его ненавидела. Но сама же сказала, что от него зависит судьба ее дела. Зачем тогда убивать этого адвоката…»
Дверь в мастерскую оставалась открытой. Драгоценное тепло быстро улетучивалось, вытекая в ледяной, насквозь продуваемый сквозняками подъезд. Прежде Александра не допустила бы такого расточительства, но сейчас ею овладело странное равнодушие ко всему, что было важно и значимо раньше. Она не могла думать ни о чем, кроме тела, оставшегося в мастерской на втором этаже.
И равнодушно, будто наблюдая со стороны за какой-то незнакомой и неинтересной ей женщиной, художница обнаружила, что спускается по лестнице, даже не притворив двери, за которой остались две дорогие картины. Она шла тихо, прислушиваясь к каждому шороху на лестнице, и ощущала, как темнота тоже прислушивается к ее бесшумному передвижению.
Даже Марья Семеновна, обладавшая исключительно острым слухом, не услышала, как Александра прокралась мимо мастерской скульптора. На втором этаже художница остановилась возле страшной двери. «Зачем я сюда вернулась? Нужно звонить в полицию. Другого выхода нет. Тело не может там оставаться. И все равно придется давать объяснения. Адвокат приходил ко мне, этому есть свидетель. И Марья Семеновна молчать не станет. Рита исчезла. Если бы я была убийцей, я бы тоже постаралась исчезнуть, наверное. Однако появление Риты вообще выглядит мифом. Гостья, которую видела одна я. Кто мне поверит…»
«Эрика!» Это имя ярко сверкнуло на фоне черных мыслей, и Александра изумилась, отчего оно сразу не пришло ей на память. «Эрика видела Риту и, конечно, не откажется подтвердить это. Рита хотя и очень старалась не показать своего лица, но описать ее Эрика, думаю, сможет. Это мое спасение! Завтра же с утра позвоню ей, попрошу помощи… Только бы она не уехала из города! Да, но это завтра… А прямо сейчас придется звонить в полицию и сдавать им Риту… Господи, неужели я должна это сделать?! Но иначе-то все подозрения падут на меня…»
За окном лестничной клетки внезапно вспыхнул давно бездействовавший фонарь. Женщина содрогнулась, свет застал ее врасплох, ослепил и как будто даже оглушил. Дверь мастерской теперь была ярко освещена, виднелись даже ниточки, выступавшие тут и там из покоробленной клеенки обивки. И
