– Серьезные были девушки!
– О, да. Очень серьезные. Софья была старше тети на три года, но главной в их честолюбивой паре оказалась именно тетя. Она была генератором идей, как сейчас принято говорить. Софья же больше смахивала на книжного лабораторного червя. Маме было тогда семнаддать, и она всегда говорила мне, что эти две девицы производили на нее впечатление самое угнетающее. Она как раз заканчивала школу, уже решила стать биологом, метила в МГУ, где училась и защитилась Софья, то есть влияние они на нее уже оказали, конечно. Но при этом, говорила мама, ей всегда было ясно, что достичь их уровня не удастся. Они как будто стояли на некоем невидимом пьедестале. За ними даже парни не ухаживали. Их будто отгораживала от остального мира стеклянная перегородка, за которой они культивировали свое превосходство.
– Мне перестает нравиться эта пара, – не удержалась от замечания Александра. – Вы правы, в них было нечто маниакальное, если они именно так себя и вели.
Валерий кивнул и осторожно положил стеклянную трубочку обратно в коробку. Александра отметила преувеличенную бережность его движений. Стекло, на ее взгляд, не было таким хрупким, чтобы расколоться от малейшего прикосновения, но мужчина вел себя так, словно даже дуновение воздуха может повредить этому сокровищу.
– Нечто маниакальное, как сказали бы сейчас, в наше-то испорченное время, или нечто гениальное – так про них говорили тогда. Ну а маме они казались недосягаемыми образцами для подражания. Она мне даже призналась, что, идя на экзамены в университет, больше всего боялась не того, что провалится, а того, что по этому поводу могут сказать старшая сестра с подругой. Вот до чего! Осудят не родители, не друзья, а эти две богини в белых халатах!
– А что, собственно, объединяло этих девушек? – спросила художница, нахмурившись. – Одна – врач- пульманолог, насколько я поняла, вторая – вирусолог, научный работник. Общее-то есть, но маловато для такого тесного сотрудничества. Они, как я поняла, над чем-то вместе работали? Не на пустом же месте они культивировали свою гениальность?
– У девушек, действительно, были общие научные интересы, – с готовностью ответил Валерий. – Тетя как раз писала кандидатскую. Старшая подруга, с высоты своего опыта, ей немало помогала, по рассказам мамы. Тетя вечно пропадала у Софьи, тут рядом, за углом. Или по вечерам сидела в ее лаборатории при МГУ. Диссертация, от которой загадочным образом не осталось даже листка бумаги, была, как говорит мама, посвящена легочным заболеваниям бактериальной этимологии. В частности, легочной чуме.
Александра встала. Она сделала это бессознательно – будто кто-то потянул ее за ниточки с потолка, заставил разогнуться колени. У женщины перехватило дыхание. Она в упор смотрела на Валерия, а он так же молча и загадочно смотрел на нее. Паузу первым нарушил он.
– Итак? Что вы думаете?
– Погодите, а обе девушки умерли… Разве не от этой самой «чумы»?! Ведь что-то такое говорили?!
– От чего именно они скончались, точно так никто и не узнал. В свидетельствах о смерти было написано «пневмония», но легочная чума начинается, как первичная пневмония. Думаю, были проведены все необходимые анализы, ведь их забрали в больницу. Но либо чумную палочку в мокроте не выделили, либо предпочли скрыть это от родственников. Однако по домам ходили, температуру людям мерили, в горло смотрели и подъезды хлоркой поливали.
– Легочная чума… Я ничего не знаю об этом, но… – Александра коснулась пальцами вдруг занывшего виска. Ее слегка лихорадило от волнения. – Послушайте, я сейчас в таком странном состоянии, мне достаточно намека, чтобы поверить во что угодно, потому что я извелась, пытаясь понять, что творится! Эта болезнь и то, что сейчас происходит с вашей матерью, с Эрделем… Ведь у них что-то с легкими, оба дышат с трудом. Вы допускаете мысль, что у них может быть что-то в том же роде?!
– Итак, это для вас открытие? – Он так и подался вперед, жадно отслеживая малейшее движение ее лица.
Александра отпрянула:
– Знаете, я не первый раз за последние дни слышу нечто подобное! Мне уже высказывали недоверие по поводу того, что смерть Воронова явилась для меня неожиданностью!
– Кто, позвольте спросить?
Она колебалась всего секунду. Любопытство, вкупе с уверенностью, что сейчас волнующий ее вопрос разрешится, взяло верх над осторожностью, и она призналась:
– Гаев, коллекционер из Риги. Вы… знакомы?
Наступившее вслед за тем молчание было красноречивее любого ответа. Валерий смотрел на нее остановившимся взглядом. Мужчина все больше прищуривался, так что, в конце концов, его глаза стали напоминать две узкие щели.
– Гаев… – повторила женщина, не дождавшись ответа. – Отчего-то он думал, будто я хорошо осведомлена, как умер Воронов. И ваш брат полагает, будто мне многое известно о том, что сейчас творится в моем окружении. Вы, думаю, тоже находитесь в некоем заблуждении.
– Не догадываетесь, почему?
– Мне надоело догадываться, хотелось бы узнать точно. – Женщина вновь приложила руку к виску, голова болела все сильнее. Вдруг ее обожгла ужасная мысль. Она испуганно подняла глаза на собеседника: – Я могла заразиться этой гадостью?! Тут же вся квартира заражена, наверное?!
– И вы туда же! – Отмахнувшись, Валерий открыл форточку. – Я все время проветриваю, но это формальность. Болезнь не заразна. Это не чума. Это даже не настоящая пневмония. С мокротой бактерия практически не выделяется, или в самом ничтожном количестве. Но оказывает настолько токсичное воздействие, что исход может стать летальным. Вы не заразитесь, если не будете целоваться с больным в губы. Вам ведь не придет такое в голову?
– Вы это точно знаете? – подозрительно спросила женщина.
– Представьте, да. Мама была хорошо ознакомлена с диссертацией старшей сестры. Она одна знала, отчего умерли подруги и насколько бессмысленной была вся эта возня с дезинфекцией и контролем здоровья окружающего населения.
Валерий собирался сказать еще что-то, но вдруг замолчал, прислушиваясь. Метнулся к двери, задев и чуть не сбив с ног женщину. Александра испуганно посторонилась. Мужчина исчез в коридоре, спустя мгновение за стеной, в спальне, послышался его встревоженный голос. Но что он говорил, разобрать было нельзя.
Художница помедлила. Затем, крадучись, сделала несколько шагов и тоже вышла из комнаты. Теперь голоса, доносившиеся в щель приоткрытой двери спальни, были слышны отчетливо.
– Ушел? – Женский голос звучал неожиданно ясно. Он был слаб, но в нем не осталось следов угасающего сипа, который Александра слышала в прошлый свой визит.
– Ушел, у него какие-то дела, – отвечал Валерий с фальшивой бодростью.
– А с кем ты разговаривал?
– По телефону. Разбудил тебя?
– Я и сама проснулась. У нас никого нет?
– Конечно, никого, мама.
Послышался глухой натужный кашель. Но и он изменился.
Клокочущего, рвущегося из груди, не находящего облегчения звука не было. Так мог откашливаться любой сильно простуженный человек.
– А эта… эта больше не появлялась? – спросила женщина. После приступа она говорила очень тихо, чуть слышно, но Александра, чутко напрягавшая слух, различила каждое слово.
– Нет, мама, нет, – с напряженным безразличием ответил сын. – Не думай ни о чем, она не придет. Давай примем лекарство.
– Не надо.
– Старая песня. Тебе же становится легче!
– Но не от таблеток, – упрямо ответила женщина. – Хватит. Иди, я не хочу, чтобы ты подолгу тут сидел.
– Ты же говорила, что опасности при таком контакте нет! – Мужчина произнес эти слова чуть громче, и Александра невольно сжалась. Ей показалось вдруг, будто Валерий понял, что она подслушивает, и говорит
