– А с кем?
«Ну, вперед!»
– Послушай, – наивно и в то же время смущенно попросила она. – Ты можешь дать мой телефон брату?
Пауза была такой долгой, что Лиде пришлось дослать в автомат еще один жетон, чтобы разговор внезапно не прервался. Наконец снова возник голос Светы. Сказать, что та была потрясена, значило сильно преуменьшить факты. Подруга едва могла говорить от изумления.
– Сереге?! Ты что – рехнулась? После того, что у вас было?!
– А что у нас было? – весело возразила Лида. – Три с половиной года назад я засветила ему стаканом за слишком ласковое обращение. А недавно виделись пару раз… Причем не скажу, что это были самые неприятные минуты в моей жизни. С ним, по крайней мере, можно о чем-то поговорить.
– Да уж, – после паузы ответила та. – Твой Алеша в этом отношении полный дундук.
Лида едва не взорвалась – как та могла судить о ее муже, с которым почти не общалась?! Она с трудом смолчала, в то время как Света продолжала удивляться. В ее голосе сквозила ирония, под ней пряталось нечто, похожее на злорадство… Но изумления было все-таки больше всего.
– Я сбита с толку, – призналась она. – Мне всегда казалось, что уж тебя-то я понимаю, как вдруг ты выкидываешь такой номер!
«То есть я одноклеточное создание, у которого больше волос, чем мозгов. Давай-давай».
– Ты и впрямь решила с ним встречаться?
– Ничего я пока не решила. Что ты сразу впадаешь в крайности! Я просто… Мне иногда очень одиноко, и нужно с кем-то пообщаться… Не с подругой, а с парнем…
Последняя фраза прозвучала довольно нескладно и фальшиво, но вряд ли Света это заметила. Издав еще несколько удивленных восклицаний, смысл которых можно было передать одним емким выражением «Ух ты!», Света пообещала дать брату телефон. Как только будет такая возможность, разумеется.
– Он звонит мне время от времени. Сегодня обязательно должен объявиться. – В ее голосе вдруг послышались озабоченные нотки: – Только вот не знаю когда. Приходится все время сидеть на телефоне.
– Если позвонит, скажи, что я буду дома в десять вечера, – сказала Лида. – Идет? Позже я могу лечь спать, а раньше десяти могу и не вернуться. В десять, ладно? Чтобы я точно знала.
– В десять так в десять. Однако, как тебя зацепило!
Лида повесила трубку. «Может, я и ошибаюсь, – сказала она себе. – Но что я еще могу сделать? По крайней мере, сегодня я узнаю одну вещь. Одну – точно».
Света и в самом деле была больна. Что было тому виной – вчерашняя вечерняя прогулка или давно притаившаяся простуда, – она не знала. Понимала лишь, что, если Сергей снова потребует, чтобы она вышла из дома и помогла в расследовании, она вряд ли сможет это сделать. Девушка глотала аспирин вперемешку с антибиотиками, полоскала горло (чего никогда прежде не делала, даже при самой жестокой простуде), выпила целый чайник липового цвета (приготовленный всполошившейся матерью) – все безрезультатно.
– Где ты так простудилась? – Мать то и дело заглядывала к ней в комнату, подходила к постели, трогала лоб холодной нежной рукой.
Когда Света чувствовала эти прикосновения, она неожиданно ощущала себя совсем маленькой, жалкой, и ей отчаянно хотелось плакать. Мать даже собралась вызвать врача – девушка с трудом ее от этого отговорила.
– Померь хотя бы температуру, – умоляла та, протягивая дочери градусник. – Не упирайся, я хочу знать, сколько у тебя… Судя по виду – немало!
И Света, вообще не терпевшая возиться с собственным здоровьем, покорно сунула градусник под мышку. Стеклянная трубочка показалась ей ледяной – и уже поэтому она догадалась, что температура нешуточная. Мать постояла рядом еще с минуту, потом как-то неловко развела руками и молча вышла.
«Чувствую себя последней сволочью. – Света закрыла глаза и откинулась на подушку. – Как я могла рассуждать, любит она меня или нет? Конечно, любит! Если бы не любила, не стала бы так метаться вокруг… А Сергей просто идиот. ‘‘Любит не любит’’, нашел ромашку… Она всегда ухаживала за нами, всегда была рядом, была для нас и нянькой, и прислугой, и кем хочешь… А мы на нее срывались, как хотели… Она-то вела себя как нормальная мать, это мы были ненормальными детьми… Наверное, потому, что нас двое, и нам больше никто не был нужен».
Она достала градусник, недовольно на него посмотрела и торопливо стряхнула ртуть, опасаясь, что мать явится за результатами и увидит их.
«Тридцать восемь и три, давно такого не было. А чувствую себя на все тридцать девять. Только бы не уснуть… Не проспать звонок».
Еще с утра, почувствовав себя больной, она положила трубку к себе в постель и вызвалась в случае необходимости звать мать к телефону. Но единственный звонок был от Лиды. «Наверное, из-за него у меня и температура подскочила, – вяло раздумывала Света, закрывая горящие веки. В висках глухо и туго пульсировала кровь. – Главное – не заснуть…»
Но она все-таки уснула, точнее – уплыла в какое-то горячее, липкое марево, наполненное тягучими, будто расплавленными образами. Ее тело извивалось, как аквариумная рыбка, между глухих розовых стен, мягкие руки-плавники бессильно раздвигали тяжелый воздух, густой, как застывающий клей. Рядом проплыли два серебряных глаза, внимательных и вместе с тем равнодушных. Она попыталась поднять голову, чтобы увидеть потолок, но не смогла повернуть шеи – та затекла и болела. «Я же рыба, – поняла девушка. – Я не могу поднять голову. У меня вовсе нет шеи». Тогда она решила спуститься ко дну – вдруг там найдется выход из этой страшной розовой комнаты, откуда тем временем кто-то начал выкачивать воздух. Сперва все удавалось, но спустившись совсем немного, она остановилась, шевеля гибкими руками- плавниками. На песчаном дне лежал ключ, который ей очень хотелось взять, потому что это и был ключ от комнаты, с помощью которого она могла выйти на свободу. Света делала бешеные движения, пытаясь опуститься ниже, тянула плавники, но никак, никак, никак не могла достать ключ в виде сердечка…
Ей показалось, что она распахнула глаза – на самом деле девушке с великим трудом удалось их приоткрыть. Где-то под одеялом звонил телефон. Она пошарила вокруг в постели непослушными руками (которые все еще немного были плавниками) и наконец неловко ухватила трубку.
– Да… – сказала она. – Это ты? Я спала…
– В такое время? Знаешь, который час?
– Я болею… – Света нашла глазами будильник на столе и удивилась тому, что проспала два часа кряду. Время близилось к четырем пополудни. – Где ты?
– На улице. Тоже, кажется, простудился…
Его голос и в самом деле звучал как-то странно. Сергей как будто выбирал слова, опасаясь лишний раз утруждать горло.
– Мы же двойняшки, – пробормотала Света. – У нас все пополам…
– Свет… – глухо сказал он. – Я ведь был в ЗАГСе. Только что оттуда вышел.
Она взъерошила мокрые волосы, села, прижимая к груди одеяло. Остатки бреда растаяли полностью. Никакие розовые стены больше не проступали сквозь привычные обои, никакие серебряные глаза не следили за ней с потолка. Реальностью была сбитая на сторону постель, трубка в руке, четыре часа пополудни. И голос брата.
– Что? – коротко спросила она. – Выкладывай!
Она сказала себе, что знает ответ, прежде чем услышала его. Что знала ответ, даже когда изо всех сил убеждала себя, что ничего не знает и знать не хочет. А когда услышала, то ответила не сразу…
– Сперва они сказали, что не могут в такие короткие сроки выдать копию, – говорил брат. – Ни за деньги, ни без них. Я вцепился, как бульдог, врал уж не помню что, просил сделать хотя бы ксерокопию – все равно, просил порыться для меня в архиве. Говорил, что мне обязательно нужно знать, как выглядит мое свидетельство о рождении… Тетка приняла меня за психа… – Он нервно вздохнул: – Потом я все-таки пошел в архив. Там сидела душевная девушка, с ней было полегче. Я показал ей деньги, она обиделась. Тогда я сказал, что принесу конфеты и коньяк, и она ответила, что не откажется. Я сбегал в магазин, а когда вернулся, она уже все нашла и сделала мне ксерокс… Не свидетельства о рождении, а заполненной
