часа. Вера не могла взглянуть ни на настенные часы у него за спиной, ни — тем более! — на свои наручные.
— Не надо меня убивать, — попросила она, лихорадочно соображая, когда в последний раз проверяла время. Как раз перед несанкционированным подключением. Да, она взглянула на экран своего компьютера, а там, в правом нижнем углу циферки… Восемнадцать сорок четыре.
— «Не надо меня убивать», «не надо меня убивать», — писклявым голоском передразнил ее Гоша. — А что прикажешь с тобой делать? Ты ж меня враз заложишь, стукачка! У тебя ж все на роже на твоей поганой написано, крыса!
— А куда вы труп денете? — почти автоматически продвинула диалог Вера все с той же ровной интонацией здорового любопытства.
Так далеко Гошины мысли не заходили. Ему не хватало воображения. Опять его лицо задергалось, он шмыгнул носом, не в силах отреагировать словами. Утерся рукавом. Зрачки у него были неестественно расширены, нос воспален, ноздри пламенели. «Кажется, он не пьян, — с ужасом думала Вера. — Тут кое-что похуже».
Гоша и раньше нередко ругался матом в ее присутствии. Вот и теперь, справившись с непонятным пароксизмом, он неизобретательно послал ее по известному короткому адресу:
— Да иди ты на х…
— Он у вас с языка не сходит, — вырвалось у Веры.
Наверно, не надо было этого говорить… Их же нельзя злить… Но она опять не угадала. Шутка вызвала у Гоши приступ буйного веселья.
— Вы не сможете скрыть труп, — упрямо повторила Вера.
— Твой сиреневый трупик? — заблажил он, отсмеявшись. — А-а, плевал я на это. Меня пахан отмажет.
Вера догадалась, что так Гоша называет отца.
— От убийства не отмажет. — Сколько же времени прошло? Экран переключился, она не сразу поняла, что случилось. Пока сообразила… Да нет, меньше минуты. Вскочила, побежала… От силы минуты две. Ну, три. Сколько же они тут беседуют? Пять минут? Семь? Боже, как страшно стучит эта секундная стрелка! — А вот я могла бы вам помочь.
— Ты?! — Гоша опять расхохотался. — Помочь?! Как? Чем?
— Я могла бы взять вину на себя.
— Вину? Какую вину?
Хорошо, что он рассеян, ни на чем не может сосредоточиться. Можно еще немного потянуть время.
— Я могла бы сказать, что это я вышла на Форекс. Мне поверят. Ваш компьютер… — Когда же она перестанет ему «выкать»? — …подключился к моему.
— Да? — ехидствовал Гоша. — А коды где взяла? Думаешь, выйти на Форекс — все равно что в твой гугл гребаный? Нет уж, я тебя отсюда живой не выпущу. Сама виновата.
— А как вы деньги возмещать будете? — Это был последний отчаянный вопрос.
— Что? Деньги? Какие деньги? — До Гоши не сразу дошло. — Да если б не ты, крыса, я б уже отыгрался! Никто бы ничего не узнал!
И он бросился на нее, схватил за горло…
— Помогите!
Ей казалось, что ее голос набатом прокатится по всему коридору, что она выплеснет в этом крике весь свой ужас, всю ненависть к ублюдку, но из горла вырвался только жалкий писк, а на новую попытку времени уже не хватило. Пальцы сомкнулись, перекрывая воздух.
Голова Веры запрокинулась, и она увидела в невероятной, как показалось, высоте циферблат тех самых часов. И различила время: восемнадцать пятьдесят девять. Значит, она додержалась до обхода, мелькнула мысль в угасающем мозгу. А толку? Она не может позвать на помощь. Охранники пройдут мимо и ничего не заметят.
Дверь… Кажется, она не закрыла дверь, когда вбежала. Охранники заглядывают в двери или нет? Она не помнила. Легкие горели от нехватки воздуха, сознание мутилось без кислорода. Последним запредельным усилием Вера перестала отрывать от горла Гошины пальцы, загребла рукой воздух, пытаясь нащупать хоть что-нибудь. Лампу… Пальцы коснулись лампы на столе, но захватить не сумели. Она… свалила лампу со стола? Опрокинула?
Сама Вера уже ничего не слышала, кроме гула крови в ушах, но, как потом выяснилось, и этого оказалось довольно. Хватка у нее на горле вдруг ослабла, и она сползла на пол, снова стукнувшись обо что-то все тем же многострадальным бедром. Сидела на полу, ничего не видя, не слыша, и дышала… дышала…
Потом до нее издалека донеслись вопли. Гошин голос. Тонкий, истерический, злобный…
— Гады! Гады!
Вера попыталась оглядеться. Она сидела в простенке, зажатая между торцом стола и шкафом. Кажется, о ключ, торчащий из скважины в шкафу, она и стукнулась… второй раз. Это не страшно. Главное, жива. Из сидячего положения ей ничего не было видно, и она попыталась подняться. Ее тут же подхватили чьи-то сильные руки.
— Как вы, Вера Васильевна? Как вы?
В голове шумело, Вере никак не удавалось сфокусировать взгляд. Это ведь ее спрашивают? Она облизнула губы, открыла рот и… не издала ни звука.
— Это у вас шок. Ничего, ничего, пройдет, давайте сядем. Идемте-ка лучше в приемную к Альтшулеру, там диван… Ничего, ничего, потихоньку.
Веру вывели из кабинета. Напоследок, оглянувшись через плечо, хотя шеей двигать было больно, она в последний раз увидела Гошу. Несчастный, избитый — охранники сгоряча здорово его помяли, — со скованными за спиной руками, он трясся всем телом, захлебывался соплями и слезами и как попка повторял: «Гады! Гады!» И еще Вера увидела то, чего не успела заметить, когда ворвалась в кабинет и сразу бросилась разъединять компьютер. Следы белого порошка на столе.
Вот почему он говорил про сиреневый трупик. Это же песня Вертинского. «Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы…»
Эстет сопливый.
Ее отвели в приемную Альтшулера и усадили на мягкий, весь простеганный кожаный диван темно- вишневого цвета.
— Сейчас-сейчас, — хлопотал над ней охранник. — Я Степан Григорьичу позвонил, сейчас он будет. И доктора привезет.
Вера стала ждать. Ей было очень страшно, хотя все вроде бы обошлось, она осталась жива. Ушибленное бедро болело адски, но она даже радовалась, что хоть что-то чувствует. Шея тоже болела, но если ею не двигать, тогда терпимо. Больше всего Веру беспокоило отсутствие голоса. Как хотя бы позвонить домой и сказать родным, что она задерживается? Попросить кого-нибудь? Они еще больше перепугаются. Сидя в приемной Альтшулера, Вера несколько раз пробовала откашляться, но у нее ничего не получалось.
Приехал Степан Григорьевич Маловичко, начальник службы безопасности банка. Это был человек- гора, бывший «афганец». В банке о нем ходили легенды. Он привез с собой доктора, да не просто доктора, а молодого энергичного врача с чемоданчиком, на пухлом боку которого красовался логотип Центра медицины катастроф.
Доктор разгреб полушубки охранников, которыми они щедро забросали Веру, чтоб согрелась (она не могла даже попросить их принести из кабинета ее шубу), осмотрел горло, надавил осторожно шпателем на язык, посветил внутрь каким-то необыкновенно сложным ларингоскопом.
— Ну-ка скажем: «А-а-а…»
Вера попыталась, но у нее ничего не вышло.
— Все понятно. Афония. Стеноз гортани, отек и несмыкание связок. Вы, главное, не волнуйтесь, это пройдет. Болит?
