Вера машинально кивнула и тут же поморщилась от боли.
— Ничего, ничего… — приговаривал доктор.
Он навертел на тонкую стальную палочку марлевый тампон, окунул его в какую-то баночку и смазал ей горло изнутри. Вера закашлялась. Мазь оказалась холодной и горькой.
— Ничего, ничего… — повторил доктор. — Потерпите. Это болеутоляющее. И вот еще… — Он смазал синяки на шее уже какой-то другой мазью, на этот раз из тюбика. — Это очень хорошая мазь, с ментолом. Вот, даю вам тубу. Мажьте каждый день по несколько раз. Запомните, вам нужен холод. Ни в коем случае не тепло. Холодный компресс. Сейчас я наложу и еще один в запас дам. Положите в холодильник. В морозилку не надо, в обычную камеру. Сперва мазью, а поверх нее — компресс. Надо бы давящую повязку, но… я думаю, хватит с вас.
Вера нашла в себе силы улыбнуться ему в ответ.
Он достал из своего фирменного чемоданчика нечто в упаковке, упаковку разорвал и свернул извлеченную оттуда пухлую, начиненную каким-то гелем полосу в круг. В свернутом виде она напоминала кольцо ливерной колбасы, только поплоще. Это кольцо доктор надел Вере на шею. Кольцо оказалось эластичным, с хорошим прилеганием. Оно приятно холодило пылающую болью шею.
— Ну вот, завтра поменяете на запасной. Этот положите в холодильник, они многоразовые. Менять раз в шесть-восемь часов. На ночь не снимайте. Можете замотать шею шарфом. Лучше шелковым: шерстяной кусается. Давайте-ка я вкачу вам успокоительное.
Вера знаками показала, что не хочет успокоительного. Ей казалось, что нужно непременно оставаться в сознании. Было нечто важное даже помимо боли, волнений, страха, помимо мыслей о родных. Что-то важное сказал Гоша… Она никак не могла сосредоточиться.
Доктор отошел от нее и, понизив голос, заговорил с Маловичко. Вере вспомнилось, как шептались военные на похоронах отца. «Бензобак взорвался…» «Опознавали по зубам…» Здесь тоже говорили страшное: «Чуть не сломал гортань…» «Гнида…» «Я б его…» «Еще немного и…»
«Папа, а что такое „отродье“?»
Кажется, она задремала… Нет, куда-то провалилась. А Маловичко спросил:
— Вася, когда она сможет говорить?
Надо же, доктор — Вася. Василий. Какое чудное, уютное имя… Надо было сына назвать… Господи, как в голове шумит… И поташнивает. Это от мази. Или… Вера изо всех сил попыталась сосредоточиться на том, что скажет сейчас доктор Вася.
— Лучше бы поберечь горло… Но если очень надо, можно выпить холодного шампанского, тогда голос вернется.
Кажется, Степан Григорьевич не поверил. Глаза вытаращил, как, впрочем, и сама Вера.
— Безотказное средство. На себе испытанное, — уверял доктор. — Сам бы не поверил, если б не попробовал.
Степан Григорьевич оглянулся на бойца, стоявшего на страже у двери.
— А ну сгоняй в «Седьмой континент» за шампанским, — приказал он и вытащил из бумажника купюру.
— Степан Григорьевич! — доложил боец. — У нас с позавчерашнего осталось, как с «Барклаем» корсчет гуляли.
Вера знала, о чем он. Как раз за день до происшествия было подписано соглашение об открытии корреспондентских счетов с английским банком «Барклайз». Выпивали в таких случаях всего по бокалу, но шампанского заказывали на всякий случай целый ящик.
— Живо тащи. Мухой! — отрывисто приказал Маловичко.
Боец бегом кинулся исполнять поручение и мигом вернулся с двумя бутылками шампанского. Даже бокал не забыл.
— Из холодильника? — придирчиво спросил Степан Григорьевич.
— Обижаете.
Орудуя быстро и ловко, Степан Григорьевич сорвал уздечку, открыл бутылку, наполнил бокал и поднес его Вере.
— Может, все-таки не надо? — вмешался доктор Вася. — Вся мазь смоется…
Вера схватила бокал и выпила. Горечь мази душила ее. Нет уж, хватит с нее Гоши Савельева. Она залпом глотнула холодного новосветского «брюта». Пузырьки кололись, но не больно.
Голос прорезался странный: хриплый, сорванный… Звонкие согласные не выговаривались.
— Мне нато посфонить томой…
Это было почти смешно.
— Потом, — сочувственно глянул на нее Степан Григорьевич. — Да, — обернулся он к доктору Васе, — ты еще можешь что-нибудь сделать?
Доктор Вася наклонился к Вере.
— Вот вам моя визитка, если что — звоните. Вот, я номер запишу, по этому всегда найдете. Пейте шампанское, прикладывайте компрессы, вашим травмам нужен холод. Не ешьте горячего, питайтесь мороженым. И вот еще… — Он вынул из чемоданчика крохотную ампулку и шприц в упаковке. — Это только сегодня, прямо на ночь. У вас есть кому вколоть? Да вы сами сможете, это проще простого. Вот смотрите.
Доктор Вася нашел на столе блокнот, оторвал верхний листок, нарисовал кружок и разделил его крестом на четыре сектора.
— Представьте, что это ягодица. Мысленно разделите ее вот так и колите сюда, вот в эту верхнюю наружную четвертинку, тогда не заденете седалищный нерв, он проходит вот тут, ниже. Главное, следите, чтоб не остался пузырек воздуха в шприце. Это снотворное, — пояснил доктор Вася и, увидев, что Вера собирается возражать, сделал строгое лицо: — Обязательно. Предписание врача. А то приеду и сам вколю. Поймите, есть такая вещь, как запоздалый шок. Это сейчас вы держитесь молодцом, а потом накатит. Не надо геройствовать. Здоровых мужиков ломает так, что смотреть страшно, а вы хрупкая барышня.
Вера покорно кивнула и спрятала ампулку со шприцем в карман жакета, но про себя решила, что обойдется без снотворного.
Доктор Вася попрощался и ушел.
— Расскажите мне вкратце, что произошло, — попросил Степан Григорьевич.
Вера задумалась, подбирая слова.
— Я, — у нее получилось «хя», — рапотала… Потключилась, сама не снаю, как… Кто-то протафал наши актифы на Форексе… Хя не срасу поняла… Попешала… Фытернула профот… А он стал меня тушить… Хя не снаю, сколько он проикрал…
— Это мы выясним. Теперь послушайте меня внимательно, Вера Васильевна. Я вызвал начальство, сейчас они приедут. Но я уже знаю, что они скажут. Вы ни в коем случае никому не должны рассказывать, что произошло. Домашним скажите, что простудились. Вера Васильевна, это крайне важно.
Вера была категорически против такого варианта, но решила поберечь горло, как советовал доктор Вася, и высказать все Альтшулеру, когда тот приедет.
Первым приехал Михаил Аверкиевич Холендро. Начальник службы безопасности для конспирации послал за ним самую скромную и неприметную из служебных машин, но Михаил Аверкиевич не стал ее дожидаться: как услышал, что произошло, прыгнул в свой «Ламборгини» и прибыл — на полной скорости, с визгом тормозов, с заносами, со всеми делами. Вера видела по лицу, что Маловичко ужасно недоволен, но он промолчал. Он никогда не тратил слов понапрасну.
— Где он? — Таков был первый вопрос Михаила Аверкиевича.
Но не успел Маловичко ответить, как Холендро заметил Веру, и что-то в лице у него дрогнуло. Наверно, вид у нее и вправду был тот еще.
— Вера Васильевна…
Холендро бросился к Вере, и ей на миг даже показалось, что сейчас он рухнет на колени, но нет, слава богу, он просто сел рядом с ней на диван. Зато схватил ее за обе руки, сжал их. Вера брезгливо высвободилась.
— Я прошу вас, я вас умоляю… Знаю, вы меня не жалуете… — Вера сделала нетерпеливое движение, давая понять, что это не имеет отношения к делу. — Прошу вас, умоляю, — заторопился Михаил
