что сделает. Разборки с тестем я отложил до возвращения на Родину.
Такие меры, как займы под грабительский процент для того, чтобы закрыть недостачу, я откладывал на самый последний момент. И совсем не ожидал удара с этой стороны, что придется отдуваться за подлости тестя. Но для моих компаньонов это был моя недоработка, а не какого-то моего родственника, которого они не знают. Они знают меня, поэтому с меня и спрос.
Итак, я принял решение. И стал проклинать себя за то, что снова спутался с этим шаромыжником Ревазом. Ведь это не впервые он обувал меня. Весной 1998 года он попросил у меня «на два дня» 120,000 рублей — чтобы закрыть налоговую недоимку, буквально умоляя, мол, в противном случае налоговая инспекция арестует его счет, и тогда конец его бизнесу. Я располагал требуемой суммой, накануне на расчетный счет Совинкома поступила предоплата из Краснодарского филиала МНТК, оплата за шовный материал и ИОЛ (интраокулярные линзы). И, войдя в положение, поддавшись на уговоры, я перечислил тестю нужную сумму, предупредив, что деньги не мои и их нужно вернуть как можно скорее. Ну а дальше всё пошло по классическому сценарию: берешь чужие деньги, отдаёшь свои. Реваз стал крутить динамо, кивая при этом на своего главбуха (на которой только что женился, то была девка моложе его дочери Мариам, первоначально устроившаяся к нему на фирму в качестве секретарши и пробившаяся передком сначала в главные бухгалтера, а потом и в официальные жены). В общем, он морочил мне голову целый год и вернул те же сто двадцать тысяч рублей, когда они обесценились в шесть раз — после дефолта в августе 1998-го доллар подорожал с 5 до 30 рублей. Убыток составил около $18,000, по тем временам это были серьезные деньги, сопоставимые со стоимостью двухкомнатной квартиры.
Между тем поручителями по сделке Краснодарского МНТК с Совинкомом был я, как сотрудник Алкон Фармасьютикалз, и краснодарский представитель Алкона (разумеется, в Алконе не знали, что это моя фирма, сотрудникам иностранных компаний нельзя иметь собственный бизнес, а тем более создавать карманные структуры, и, пользуясь служебным положением, скидывать на них сделки). Поскольку деньги ушли, я был вынужден обратиться к московскому дилеру Алкона — просить товар на условиях отсрочки платежа, чтобы отгрузить его клиенту. Мне отпустили товар, поскольку у меня, как у официального представителя Алкона, был авторитет и моё слово являлось достаточным поручительством. Договорились на месяц, по истечении которого, не получив оплату, директор московской фирмы поднял шум и сумел перевести все стрелы на меня (у него был дилерский договор с Алконом на условиях отсрочки платежа и ему не улыбалось платить за мои просчеты). Началось разбирательство, в Волгоград с проверкой приехал мой начальник, он прибыл на Совинком и выслушал оправдания от моего подставного директора. Всё это выглядело достаточно неубедительно, меня, как поручителя, принялись кружить, в итоге бухгалтерия стала высчитывать с моей зарплаты деньги, чтобы покрыть убыток. В итоге кто-то пронюхал, что Совинком — моя фирма, и меня уволили.
Так я по милости тестя лишился высокооплачиваемой работы, и хотя на собственной фирме я стал зарабатывать гораздо больше, но дополнительные несколько тысяч долларов в месяц никогда не помешают; вот, например, мой товарищ Вадим Второв, имея серьезный бизнес, до сих пор числится представителем немецкой фармацевтической компании Шварц Фарма и получает оттуда зарплату, сам, естественно, ничего не делает, ездит только в Москву отчитываться, а всю рутину перебросил на шнурков, которые работают в его конторе. Просто у него хватило ума не связываться ни со своим тестем, ни с другими левыми пассажирами.
Глава 62,
В которой мы с удивлением узнаём, что кубинский дух ощущается не на всей территории Кубы, а также повествуется о достойных упоминания событиях, произошедших на Острове Свободы
К сожалению, развлекательная программа отеля не содержала в себе неповторимой кубинской специфики — сальса, джаз, румба. На дискотеках звучали хиты типа «золотая коллекция 80-х» — «Word in spanish» Элтона Джона, «La isla bonita» Мадонны и всё в таком духе. На театральной площадке темнокожими артистами разыгрывались сценки из культовых мюзиклов, таких, как «Призрак Оперы» — совершенно непереносимое зрелище. Мы обратились к управляющему отеля с просьбой включить в репертуар выступления настоящих кубинских музыкантов-джазменов, танцоров, в общем, носителей местного фольклора, и он ответил с дежурной улыбкой, что учтет наши пожелания. Периодически мы ездили в поселок Варадеро, в заведениях которого можно было послушать живую музыку. Кроме того, жители устраивали импровизированные кумбанчас — уличные гуляния, когда включается радио и парочки, почти вплотную друг к другу, танцуют откровенно сексуальную румбу. Улицы Варадеро и Карденаса пульсировали чарующими мелодиями и задушевными ритмами. Невозможно не влюбиться в роскошную черноту кубинских ночей, пропитанных необычайным сладострастием, и сексуальную энергетику женщин, скользящих по улицам в свете фонарей и сияния звёзд.
С Мари-Бэль у меня было еще четыре свидания, по моей просьбе она приезжала на Варадеро, для экономии времени. Была масса других вариантов, но мне хотелось контакта именно с ней. Наше общение проходило на природе — пляж Варадеро, мангровый лес, коралловые рифы Национального парка Марино- Кайо-Пьедрас-дель-Норте…
Её бикини было что надо — она разгуливала по пляжу, прикрыв себя чем-то вроде зубной нити — сексуальная богиня, которая встряхивает непослушными кудрями и мурлычет о том, что в «воздухе пахнет сексом». «Я не прочь взять на себя инициативу, но мне больше нравится подчиняться. Подчиняться в постели — это реально круто. Нужно быть маленькой леди, чтобы кто-то другой почувствовал себя мачо и позаботился о тебе. Да, в постели мне нравится чувствовать себя маленькой девочкой», — говорила она. Так что в уединенных райских уголках мне было не до купания — я чувствовал себя донельзя инициативным мачо…
(С Игорем и Павлом мы уезжали из отеля под предлогом рыбалки — у гидов была соответствующая экскурсия, предусматривавшая катание на моторке по рыбным местам с рыболовным снаряжением; далее мы расходились кто куда, и встречались в условленное время, чтобы вернуться в отель всем вместе).
В один из дней мы с Мари-Бэль отправились в царство мангров.
Мангровый лес расположен в спокойных водах возле архипелага Сабана-Камагуэй (цепочка коралловых островов на расстоянии 8-20 км от материка). Мы свернули с дороги и остановились возле гущи стоящих прямо в воде деревьев. Выйдя из автомобиля, мы бродили по мангровому лесу, осторожно перебираясь через протоки, рассматривая мясистые темно-зеленые листья, путаницу воздушных корней над головой. Деревья стояли по колено в море. Из воды, как гвозди, торчали их острые побеги. Плотные мясистые листья не шевелились. Проваливаясь по колено и оставляя за собой коричневые облака ила, мы то углублялись в низкорослую чащу, то выходили в протоки, открытые со стороны моря. Мелкие рыбы бросались из-под ног, поспешно скрывались в кустах белые тонконогие цапли, пуская пузыри и выбрасывая вверх комочки грязи, прятались в норы маленькие пестрые крабы.
Крабы населяли все отмели и островки. Мангры были их заповедным царством. Там, где над водой возвышались темные взгорбки песка, их жило тысячи. Круглые, как тарелки, черепахи, плавали в воде. Заметив нас, черепахи поднимали головы, начинали вертеть змеиными шеями, а затем, как по команде, скрывались.
Когда мы вернулись к машине, я спросил, водятся ли тут крокодилы. Мари-Бэль неопределенно махнула: водятся где-то неподалёку, в тростниковых болотах. Мне стало не по себе при мысли о самых свирепых в мире аллигаторах, запрограммированных на убийство всего, что попадается в их поле зрения.
Другим запоминающимся событием была поездка на Марино-Кайо-Пьедрас-дель-Норте — Национальный парк Варадеро, пляжи которого изобилуют коралловыми рифами.
Когда оказываешься под водой, глазам открывается незабываемая картина. Светлый песок, ровное, медленно понижающееся дно. Бугристые, похожие на следы тракторных гусениц, ходы моллюсков. Затем появляются голубоватые пучки травы, которые постепенно превращаются в сплошной ковёр. Чтобы добраться до рифов, надо достаточно долго плыть над нескончаемым полем водорослей. Наконец, в зеленом ковре появляются разрывы, блестит белый песок. Из песка торчат серые рога — мертвая
