смысле дневал и ночевал на работе. Дома, наскоро поев, он опять садился за документы и часто, подняв голову от стола, обнаруживал, что, в общем-то, спать можно уже и не ложиться, все равно скоро вставать и начинать новый рабочий день. В этой суете он нечасто выкраивал время на свидания с Сашей. Но если им все же удавалось встретиться, то тогда они уж точно встречали рассвет без сна.
В конце месяца Павлу пришлось лететь в командировку в Италию, заказывать новое оборудование. Он пригласил с собой Сашу, сказав полушутя, что если бы ее муж отпустил, то они бы успели посмотреть и Рим, и Венецию, и Милан. К его удивлению, Саша отнеслась к его приглашению с интересом и только спросила, могут ли они улететь и вернуться в разные дни.
– Я бы на месте твоего мужа… – не удержался Павел, которому сложившаяся ситуация поневоле стала казаться странной. Что за странный муж, готов примириться с тем, что жена не ночует дома, да и еще в Италию готов отпустить?
– Там все под контролем, – рассмеялась Саша. – У меня день рождения как раз в ноябре, вот мне родители и подарят поездку в Италию на неделю. А муж со мной поехать все равно не сможет, у него тут дел по горло. Он ведь не то, что ты, он себе не хозяин.
Ситуация в целом не особенно прояснилась, но Павел не считал нужным беспокоиться по столь ничтожному, в общем-то, поводу. Если у них такие странные отношения – да ради бога, ему какое дело?
И они с Сашей поехали в Италию, и провели там волшебную неделю, проделав все, что положено делать любовникам: ходили пешком по римским улочкам, пока не начинали отваливаться ноги, катались на гондолах и пили кофе на площади Сан-Марко в Венеции, карабкались на смотровую площадку по узким улочкам Сан-Марино. А еще Павел с удовольствием водил Сашу по магазинам: ему льстило, что продавцы теряют дар речи, увидев Сашу, и, не приходя в себя, делают синьорине персональные скидки. Павел чувствовал себя тетушкой-феей, одевающей деревенскую девочку для королевского бала. О нет, разумеется, Саша не была замарашкой, она одевалась стильно и со вкусом, но какая женщина не станет в сто раз краше, если любимый человек скупит ей полмагазина шмоток от-кутюр?
В Надеждинск они вернулись порознь, и оба с головой окунулись в работу. На заводе готовились к установке итальянского агрегата внепечной обработки стали, а в театре полным ходом шли репетиции «Ревизора». После ссоры с Юлей, убедившись, что упрямая Ваганова стоит на своем, Тарасова предложила обсудить вопрос на собрании труппы. Юля смогла убедить всех, что на риск пойти стоит. Теперь она понимала, что от нее зависит очень многое, и вспоминала слова, которые Тарасова сказала ей после той, первой премьеры: режиссер – он всегда один и за все отвечает единолично. Особенно за провал, потому что успех с ним всегда готовы разделить, а провал – нет. Мысли о возможном провале Юля старательно от себя отгоняла.
В «Ревизоре» Саша начинала репетировать Добчинскую. Но ее внезапный отъезд в самый разгар репетиций, который Саша второпях объяснила Тарасовой необходимостью повидаться с заболевшей подругой, стоил ей роли. Теперь Добчинскую играла Лара Сергеева, а Саше досталась маловразумительная, по ее мнению, роль Артемиды Филипповны Земляники, попечительницы богоугодных заведений. Но Саша не выказала ни малейшего огорчения, даже Марианна Сергеевна вопреки прогнозам отнеслась к такой перемене участи вполне спокойно. Более того, они обе выглядели загадочными и очень довольными.
– Наверное, Сашка беременна, – вынесли вердикт Ольга с Ларисой. – Пора уже, тридцатник скоро, сколько можно прыгать, как стрекоза?
– Ой, да ладно вам! Двадцать восемь лет, подумаешь! Как будто у нее других развлечений мало. Пусть погуляет еще! – возмущалась Ирка. – Я вон нарожала – и что? Оба у мамы в деревне.
– А, совесть заговорила? – обрадовалась «правильная» Лара. – Ты, глядишь, еще человеком станешь!
– Человеком – никогда! – засмеялась Ирка. – Могу брюнеткой в крайнем случае. – Слушайте, девочки, а как вы думаете, Витька Таню заберет? Три месяца уже как уехал. И ни гугу. И она молчит.
– А что ей говорить? – поджала губы Ольга. – Шкура он. Ладно, нас бросил. Ладно, мужиков сманил. Так и Таньку не пожалел. С ребенком бросил, козел.
– Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели, – процитировала вертихвостка Ирка, не склонная сочувствовать чужим несчастьям.
Таня, судя по всему, и вправду чувствовала себя неважно: еще больше похудела, стала совсем прозрачной и выглядела как девочка-подросток. Она истово репетировала, тем более что ей Юля отдала в спектакле одну из главных ролей – дочки Городничихи, Марьи Антоновны. Дочка эта была далеко не дура, прохиндея Хлестакова видела насквозь, но другого шанса выскочить замуж за жениха аж из самого Санкт- Петербурга и уехать из опостылевшего городишки у нее не было, и Марья Антоновна ухватилась за этот. Постепенно в невзрачной, угловатой и резкой, как подросток, Марье Антоновне начала проявляться та же пугающая отчаянная решимость, которая горела в глазах Тани. Юля видела это лучше других, это ее настораживало, она переживала за Татьяну… но в глубине души радовалась такому попаданию в роль. А потом опять ругала себя за эгоизм и бессердечие.
Петя, как тень, неотступно ходил за Татьяной, которая по-прежнему находила в себе силы слегка подыгрывать, обращаясь с юношей, как с капризным ребенком, которому никак нельзя дать понравившуюся игрушку. Но по-настоящему коллег поразил Юра. Мимоходом обмолвившись после первой Юлиной премьеры о том, что ради нее он бросит пить, он действительно с тех пор не брал в рот спиртного.
Репетировали азартно и с энтузиазмом, начиная верить в то, что придуманный Юлей спектакль произведет фурор, не смотрели на часы, задерживаясь порой до поздней ночи. Все шло своим чередом, уже близилась премьера, но однажды произошло невероятное.
– Петечка, не старайся быть похожим на Юру, у тебя нет такой задачи. Мы как раз и покажем, что человек изменился до неузнаваемости, причем не только внешне, но и внутренне, – объясняла Юля.
– Я тут подумал… – подал голос Батраков.
– Да? – на бегу остановилась Юля. Неуступчивая в главном, в отдельных вещах она охотно соглашалась с тем, что придумывали другие.
– Пусть у Хлестаковых, то есть у нас с Петром, будет какой-то общий жест. Скажем, он вот так почесывается. Или рукой взмахивает. – Батраков показал, как именно. – И для внимательного зрителя обозначим сразу, что это один человек, и Пете легче.
– Хорошо… Отлично! – подхватила мысль Юля. – Давайте тогда…
Но тут ее прервал шум за спиной: сперва громко хлопнула дверь в зрительный зал, потом раздался топот. Так вести себя на репетициях было не принято, поэтому Юля с негодованием обернулась, чтобы взглядом убить на месте нарушителя порядка. Убить не получилось: в проходе между рядами стоял запыхавшийся и явно возбужденный Дмитрий Кротов, законный супруг Александры Королевой, и делал жене странные знаки обеими руками. На стоявшую рядом Юлю и ее возмущение он не обратил ни малейшего внимания.
Репетиция остановилась, все повернулись к Кротову. Щеголеватый и всегда немного высокомерный, на этот раз он был не похож на себя: фиолетовый, заляпанный чем-то белым галстук сбился набок, одна пуговица на рубашке расстегнута, волосы взъерошены, взгляд дикий.
– Дима, что случилось? – подошла к краю сцены Александра.
– Иди сюда! – потребовал Кротов. – Немедленно! Мы едем домой!
– Что случилось? – опять повторила Саша. – У нас репетиция еще не закончилась.
– Репетиция у них! – взвился Кротов так, что стоявшая рядом с ним Юля отшатнулась. – Половина двенадцатого, а у них все хиханьки да хаханьки! Я сказал, домой! Там я тебе объясню, что случилось!
– Дима, не кричи, – попыталась остановить его Марианна Сергеевна.
Но вмешательство тещи только усугубило ситуацию.
– А-а, и вы тут, Марианна Сергеевна! – картинно уперев руки в бока, повернулся он к теще. – Вы всегда рядом, всегда заодно! С вами мы тоже можем поговорить. Непременно даже! Только позже. Александра, поехали!
Но Саша, не торопившаяся выполнять указания супруга, вопросительно оглянулась на мать.
– Дмитрий… – Юля так и не смогла вспомнить его отчества, потому что Сашин муж нечасто баловал театр своим присутствием, а если и приходил на спектакли, то за кулисами никогда не показывался. Он не раз объяснял обижавшейся поначалу Саше, что его тогдашняя должность (помощник прокурора города)
