имя, уже сделала, но от таких партий не отказываются. Какие неоконченные дела в Москве? Какая такая важная встреча? Не помню я никакого Гальперина! Какие билеты? Нет, не помню, извини. Не знаю. Знаю только, что ты рискуешь, заставляя ждать такого человека. Я знаю, что ты меня ни о чем не просила. Нет, я не считаю, что устраивать жизнь своей сестры — значит совать свой нос в чужие дела. А давай ты не будешь злиться. Ты позвонила ему? Сказала, что согласна? Умница! А почему у тебя грустный голос? А давай вы поженитесь в нашу годовщину. Будем потом отмечать двойной праздник. Как это не будет свадьбы? Как это с тебя хватило? И не думай даже, слышишь? Ты — американка и должна понимать, что брак с таким человеком должен быть застрахован. А давай я познакомлю тебя с адвокатом“. Вот это действительно оказалось единственным стоящим из твоих бесконечных „давай“, потому что, когда я разводилась, составленный брачный контракт позволил обеспечить Натали безбедное будущее даже в том случае, если со мной что-то случится, а ее папаша наплодит к тому времени еще с десяток таких Натали».
— Все-таки кофе ты варишь потрясающе. У меня никогда такой не получается.
«И не получится. Такой кофе умеет варить только Билл. Должна же была случиться хоть какая-то польза от этого замужества. Естественно, кроме Натали. Хотя замужество тут ни при чем. Натали — это отдельный вопрос. Твой вопрос. Твой больной вопрос. Я всегда любила решать твои больные вопросы. Если бы не ты, не было бы никакой Натали. Сколько времени мне понадобилось, чтобы понять, что мой брак — очередная ошибка, очередная неудачная попытка убежать от себя и приблизиться к тебе. Но как я могла приблизиться к твоему счастью, если не только я не любила своего мужа, но и он не любил меня. Билл, безусловно, гордился мной, ему льстил талант жены, который стал приносить дополнительные копейки. Но он ценил во мне только это — умение фотографировать. На остальное ему было плевать. Он никогда не старался даже не понять меня, нет. Хотя бы узнать. Познакомиться поближе. Так уж получилось, что ни один из мужчин, когда-либо спавших со мной, не пытался проникнуть глубже моей… Андрей, конечно, претендовал на роль душеприказчика, но тут уж я не собиралась его назначать. Так вот о Билле. Знаешь, что он сказал, когда я рыдала, прочитав последнее письмо отца? Письмо было написано тебе, но ты привезла его с похорон (я тогда не могла поехать в Москву — Натали было две недели) и сказала, что там есть что-то для меня. Нельзя, понимаешь, совершенно невозможно быть настолько порядочным человеком. За каким чертом, дойдя до слов „для Алины“, ты не удосужилась прочитать дальше? Если бы ты это сделала, я бы не получила очередной плевок и смогла бы утешать себя мыслью, что хотя бы в последние минуты жизни он опомнился, прозрел, хотел видеть меня рядом. Знаешь, что там было написано? Конечно, нет. Я ведь тебе не сказала. Он написал: „Алина, позаботься о Маше“. И все. Ни здравствуй, ни прости, ни прощай. Даже последнее слово о Маше. Зато с Биллом я разоткровенничалась. И знаешь, какова была реакция? „Не грузись, бэйби! Мой отец тоже был странным чуваком“. Меньше всего в тот момент мне хотелось слышать о странностях его папаши. Это было последней каплей, после которой я поняла, что пора заканчивать с этим фарсом».
— Где ты покупаешь эти конфеты? Они прямо из детства.
— В русском магазине.
«Если бы там продавалось все, что нужно для жизни, а не только водка и икра, я бы все покупала только там. Так приятно почувствовать себя дома. Я ведь тогда практически снова вернулась в Россию. Не удивляйся. Я уже сообщила жильцам, которым сдала квартиру, что прилечу через пару недель, уже договорилась о встречах в нескольких журналах, уже подтвердила участие в выставке в галереях этого нового модного музея с приклеившимся народным названием „Винзавод“. Все было готово к бегству. Оставалось только сделать аборт. Но тут опять появилась ты. Нет, на сей раз обошлось без „а давай ты оставишь ребенка“. Да ты и не знала, что я беременна. Никто не знал, кроме моего гинеколога, записавшего меня на „возвращение к прошлой жизни“ в пятницу в 12.00. Но тебе почему-то захотелось навестить меня в четверг. И не просто навестить, а так некстати рассказать о своих проблемах с деторождением. Ах, у Арчи вялая сперма. Ах, в ней практически нет живых малюток. Ах, ваши шансы стать родителями близки к нулю. Ах, как ты завидуешь всем женщинам, что имеют детей. Очередная ключевая фраза в моей судьбе. Ты завидуешь. Наконец-то. Ты будешь завидовать мне. И вот я уже лежу в изнеможении в задранной до подбородка рубахе. Подо мной лужи крови, а по мне ползет что-то чавкающее и чмокающее. „Девочка! Девочка! Дочка! Наша Натали“, — кричишь ты в видеокамеру (зачем только я разрешила тебе снимать?), и в твоем голосе я не слышу ни единой нотки зависти».
— А сахар у тебя опять белый. Алина, я же столько раз говорила, что надо покупать коричневый.
— Белая смерть звучит оптимистичнее.
— Разве смерть может звучать оптимистично?
«Конечно, может. Еще как. Что такое смерть? Это уход, конец. Зависит от того, что заканчивается. Если что-то плохое, то просто не может быть ничего более оптимистичного. Виват светлому будущему! Ты же сама это сказала, когда я сообщила о своем решении послать Билла подальше. Услышала, что мне надоело бесконечно работать наполнителем его чековой книжки: снимать там, где он скажет, и то, что скажет. Услышала и лишь расхохоталась: „Ты — наполнитель для чековой книжки? А чем же занимается он?“ „Он лишь выставляет счета“, — уныло говорю я. Ты реагируешь мгновенно: „Конечно, с его-то именем“[10]. Ты заставляешь меня, нет, не улыбнуться, — хохотать до слез и кричать с тобой: „Виват светлому будущему!“»
— Так, когда ты едешь?
— Такси через полчаса.
— Надолго?
— Дня на три, как обычно.
— Да?
— Чему ты удивляешься?
— Не знаю. Все-таки Москва. Дом. Ты там так давно не была.
— Маш, это просто работа: прилетел, отснял, улетел. Снимки по электронной почте. Гонорар на карточку. Начни давать концерты онлайн, и наши профессии не отличишь друг от друга. К тому же дом теперь здесь, ты знаешь. Все эти бесконечные истории с дележкой детей не по мне. Прежде чем навсегда увезти Натали куда-то дальше, чем двести километров от Нью-Йорка, я подожду, пока ее папочка хотя бы женится снова. Вряд ли новая миссис Билл позволит ему гоняться за ребенком от предыдущего брака. Кстати, поговаривают, что свадьба не за горами.
— Да, я тоже что-то такое слышала.
— Ладно, будет день, будет пища.
— Хорошо. Так какие будут распоряжения?
— Никаких.
— Как это?
«Так это. Мне надоело, что ты пытаешься заменить Натали мать. С самого ее рождения она стала для тебя „нашей Натали“. А с какой стати? Она только моя. И больше ничья. Конечно, Натали повезло иметь такую тетку: талантливую, знаменитую, красивую, любящую, заваливающую подарками. Но тетку, понимаешь? Я никогда не слышала, чтобы она с такой радостью неслась ко мне по коридору, когда я возвращаюсь из поездок. Зато когда я с ней, то только и слышу: „Когда придет Мэри?“ Ты скажешь: „Я сама виновата“. Но в чем? В том, что мне необходимо было заниматься чем-то еще кроме пеленок и бутылочек? Тем, что я слишком рано оторвала ее от груди, потому что стала уезжать? Но ведь таскать ее за собой по всему свету я не могла. Это Бранджелине[11] везде предоставляют шикарные условия, а я пока не доросла. Да, дорогая, даже фотографы с именем, снимающие африканские пустыни, не могут требовать себе пятизвездочный трейлер. Что я должна была делать? Тащить младенца в палатку или отчаянно бороться за три капли сцеженного из потрескавшихся сосков молока? Нет, я боролась. Тридцать грамм моей синюшной жидкости почему-то казались педиатру лучшим иммуностимулятором, чем смеси, обогащенные полным комплектом витаминов и минералов. Я слепо верила и беспрекословно слушала. Тратила по часу драгоценного времени на жестокую борьбу с Aвентом только для того, чтобы не иметь лишнего повода в чем-то упрекнуть себя, в очередной раз оставляя Натали. Да и разве я могла усомниться в словах присланного тобой светила детской медицины? „Нашей Натали нужно все самое лучшее. Никаких окружных больниц! И думать не смей! Что значит оплаченная страховка? Какая мне разница, что может покрыть твоя карточка? Речь идет о здоровье Натали. Только частный врач,
