Репетиции проходят гладко. Запомнить те несколько моментов произведения, когда должен играть треугольник, Алине ничего не стоит. Она вовремя вступает и даже умеет погасить затянувшийся звук. Маша хвалит:
— Еще немного, и будешь играть Концерт № 1 Листа.
— Это что-то особенное?
— Попала в точку. Музыканты называют его «концертом для треугольника». Шутят, конечно, но в каждой шутке…
— Значит, у меня получается?
— Превосходно!
— А родителям скажешь?
— Обязательно! Да они сами услышат, когда придут на прослушивание.
— А они придут?
— Конечно! Они же всегда приходят.
Алина не знает, расстраиваться или огорчаться. Она привыкла, что на ее выступления практически никогда никто не приходит. В театральную студию она записалась сама. Кружок был в школе, и «лицензии на посещение» от Зинаиды не требовалось. Когда Алина училась в начальных классах, бабушка и Маша еще заглядывали на представления, если, конечно, время спектакля не совпадало с занятиями старшей сестры. Заходила и Фрося, даже чаще домашних, громко хлопала в ладоши и кричала «Браво!»: подогревала Алинины тайные мечты. А потом сестра поступила в консерваторию, бабушка состарилась, а Фрося умерла. Ходить стало некому. Маму Алина не слишком-то и ждала, а о папином присутствии и мечтать не могла.
Если Зинка была живая и совершенно реальная со всей своей злостью, агрессией и несправедливостью, то папа был для Алины чем-то эфемерным, далеким, запутанным. Лет в восемь, прочитав сказки Андерсена, она решила, что он играет в Оле Лукойе. Только ленится зонты менять. Поэтому для Маши у него всегда цветной с шутками, подарками, интересными разговорами и ласковыми словами, а для Алины если не черный, то однотонный: бесчувственный и холодный. Маленькие дети любят своих родителей, какими бы те ни были. Если взрослые постоянно ругают ребенка, кричат на него и даже бьют, малыш никогда не станет думать, что у него никудышные мама и папа. Нет, он сделает абсолютно другой и, с его точки зрения, единственно правильный вывод: «Я — плохой». Именно так и считала Алина первые годы жизни. Но дети обычно взрослеют, они перестают просто созерцать, наблюдать и запоминать, они уже делают другие выводы. Научилась этому и Алина. Мамы, встречающие детей из школы, раскрывающие им объятия и нежно целующие, уже не казались ей странными инопланетными созданиями. В необычную превратилась ее собственная семья, а отношение родителей к себе Алина перестала воспринимать как заслуженное. Однако, закончив винить себя в несправедливости жизни, девочка не прекратила поисков первопричины сложившейся ситуации. Это теперь стало модным читать умные книги и ходить на консультации к тем, кто тебе разжует и преподнесет на тарелочке все составляющие твоих помыслов, поступков и комплексов. Алине пришлось во всем разбираться самой. Толковых учителей рядом не оказалось.
— Мама меня не любит?
— Мамка твоя, окромя своего еврея, никого не любит. Хотя и его, поди, ненавидит уже, — быстро реагировала тогда еще живая Фрося.
— Я в чем-то виновата?
— Что ты, Алиночка, это я во всем виновата, — как-то непонятно отзывалась соседка-врач.
— Почему ко мне не приходит папа?
— У него и спроси! — грубовато откликалась Галина. У нее с Фельдманом свои счеты.
— Почему тебя любят больше?
— Глупенькая! Что ты такое говоришь!
— Почему тебя любят больше?
— Да с чего ты взяла?
— Тебя любят больше.
— Это потому, что моя родная мама умерла, вот меня и опекают.
— А меня не любит никто!
— Я тебя люблю!
Маша ее любила, и чем больше выражала свои чувства, чем сильнее демонстрировала свою привязанность и искреннюю заботу о младшей сестренке, тем сильнее отдалялась Алина. Отдалялась, потому что нашла виноватого. Это сестра забрала у нее все. Ничего не оставила. Маша родилась первой. Маша талантливая и очень красивая. У Маши легкий характер и веселый нрав. Машу все обожают. Алина — случайность. Алина страшна и посредственна. Алина хромает и физически, и психически. Алину терпят. Алина грустная, колючая, дерзкая.
Теперь у нее появился шанс показать, что это не так. Она тоже чего-то стоит, и они все это увидят. И тогда, может быть, даже папа обратит наконец на Алину внимание. С этой мыслью она засыпала и просыпалась всю неделю, пока шли приготовления к прослушиванию. С этой мыслью она пришла в зал, с этой мыслью вынесла на сцену свой треугольник. У Алины было превосходное настроение. Мама завязала ей банты, ободряюще потрепала по плечу и даже улыбнулась, а папа (неужели такое бывает?) после дежурного приветствия вдруг спросил: «Как дела?» Слушать ответа, правда, не стал, но этого Алина и не заметила. Она уже ликовала. Когда она еще немного подрастет, а память снова и снова начнет настойчиво возвращать ее в тот день, она поймет: это не она заслужила внимание родителей, не Алина. Она получила то, что получил бы от них любой человек, оказавший услугу «их ненаглядной Марусе». Но пока она практически счастлива. Она стоит за кулисами. На ней школьная форма с нарядным белым фартуком и отутюженным галстуком. Ее глаза сияют. В голове ритмично проносится вызубренный «текст» мелодии.
— После кларнета, после кларнета, — повторяет себе Алина, зная, что не собьется.
Она отлично подготовилась. И внутренне, и внешне. Она даже сделала то, чего не делала уже несколько лет: прикрепила подставку под правый ботинок. Ей по-прежнему каждый год мастерили специальную колодку, не замечая, что она перестала ее носить. Конечно, обнаруживать свою хромоту не хотелось, но от постоянного ношения подобной обуви у Алины слишком рано начала деформироваться ступня, на ноге у основания большого пальца стала расти некрасивая косточка, выпирающая из туфель и больно ноющая в плохую погоду. Если бы Алина вовремя (по совету Антонины Степановны) не отказалась от колодки, противная косточка уже была бы величиной с грецкий орех. Но ради сегодняшнего дня Алина готова рискнуть. Она вступает в новую жизнь. У нее появился пусть маленький, но все же шанс сравняться хотя бы с тенью старшей сестры. И она не собиралась этот шанс упускать.
Машино выступление открывает второе отделение прослушивания. Детский оркестр уже на сцене. Алина заняла свое место и теперь наблюдает за происходящим вокруг. Вот вернулись из буфета члены комиссии, чинно расселись в первом ряду. О чем-то переговариваются, листают программки. Вон сидят родители. Рядом, но не вместе. Мама, как обычно, нарядная при встрече с папой. Папа напряжен. Публика в сборе. Концертмейстер объявляет Машу. Она появляется. Очаровательная в своей сосредоточенности, легко взмахивает смычком, приглашая оркестр следовать по ее пути. Больше Алина не видит ничего вокруг. Теперь она выуживает из многоголосья инструментов только голос кларнета. Как только он замолчит, она должна встать и ударить «гвоздем»[9] по треугольнику.
И она встает. Встает быстро и резко. Резко наступает на правую ногу. На правую ногу, к ботинку которой прикрепила колодку. Колодку, которая отлетела. Отлетела так неожиданно, что Алина упала. Упала, прервав выступление. Выступление прервалось, потому что остановился оркестр. Оркестр остановился, потому что перестала играть первая скрипка. Скрипка перестала играть, потому что скрипачка бросилась поднимать сестру.
— Ничего, ничего, — шепнула Маша. — Сейчас продолжим. Ты просто не вставай больше. Играй сидя.
Алина не вставала, но и сыграть не смогла. От ужаса произошедшего она просто забыла, как вытащить из стройной мелодии звуки кларнета. Несколько раз ей казалось, что необходимо вот-вот вступить, и она била в треугольник, мешая не только детскому оркестру, но и солистке. Выступление
