радовало трудолюбие моих парашютистов, их мужество и тот волевой накал, который легко было почувствовать в окружении уверенной в себе, жизнерадостной молодежи.
Даже офицеры, хорошо подготовленные в оперативно-тактическом отношении для управления подразделениями и частями сухопутных войск в бою, теперь, оказавшись среди воздушных десантников, по-юношески увлеклись парашютным делом. Все их время было поглощено подготовкой к прыжкам, самими прыжками, задачей десантирования подразделений.
В чем заключалась эта задача? Главное в ней было: удачно совершить прыжок и собраться в назначенном районе. У меня невольно возникал вопрос: а дальше? Этот вопрос возник еще в Москве, в беседе с полковником Свиридовым, но тогда он лишь промелькнул в сознании, а теперь, в конкретной обстановке, становился значительным и тревожным.
Невольно вспоминалась мне далекая Испания. Что, если бы мои солдаты и офицеры внезапно оказались в тех условиях, отлично владея только специальной подготовкой? Для ведения боя с опытным и сильным противником одного умения прыгать с парашютом, конечно, было недостаточно. Ведь после приземления парашютист превращается в обычного пехотинца, который должен искусно владеть своим оружием, использовать естественные выгоды местности, тактически правильно действовать на ней, отлично стрелять, быстро зарываться в землю, решительно и со знанием дела атаковать противника. Ему предстоит совершать форсированные марши в составе подразделения или части с готовностью немедленно вступить в бой, организовать оборону захваченного объекта или рубежа, применять самые разнообразные приемы и способы борьбы с противником.
Я созвал офицеров и поставил задачу овладения всеми видами боевой подготовки: тактической, строевой, физической, огневой, инженерной и противохимической.
От меня не могло укрыться, что некоторые из них были озадачены и разочарованы: пожалуй, им казалось, будто я пытаюсь превратить воздушно-десантные войска в обычную пехоту. Однако я твердо знал, что это правильный путь, и единственное, о чем сожалел позже, что на этом пути время позволило нам так немного сделать.
Во время учений утром 18 июня 1941 года в районе города Джанкой были сброшены с парашютами командиры и штабы 212-й и 6-й воздушно-десантных бригад… Я со своим штабом прибыл в этот район поездом. На следующий день начальник штаба корпуса подполковник Коссенюк сделал обстоятельный разбор учения. Как я и ожидал, подполковник построил свой доклад на вопросах десантирования штабов… О ведении оборонительного боя и управления войсками он обронил только два-три слова, так как бой фактически не проводился.
Шагая со мной по степи и словно выражая мои мысли, майор Борисов сказал:
— Видели, как собираются воевать наши десантники? Оказывается, для них самое главное — совершить прыжок и собраться в назначенном месте. Я тоже, Александр Ильич, теперь невольно задаю себе вопрос: а что же дальше?
Он усмехнулся:
— По-видимому, в дальнейшем все должно пойти само собой. Однако я согласен с вами, что практика подготовки наших парашютистов слишком узка.
— Я говорил об этом, Владимир Александрович, подполковнику Коссенюку. Он выслушал меня довольно рассеянно…
— Все же, что он ответил? — с интересом спросил Борисов.
— Он сказал, что впереди у нас еще много времени. Упущенное, дескать, можно наверстать. Впрочем, не знаю и с уверенностью не могу сказать, действительно ли у нас так много времени? Что касается нашей бригады, то мы перестроим учебу немедленно.
— Я понимаю, — заметил Борисов. — Тревога чувствуется даже в воздухе… Хотя бы этот самолет… Почему он вдруг появился в районе учений?
— Как, разве и вы заметили чужой самолет? Право, я был удивлен, что на него никто не обратил внимания.
— Могу доложить подробно, — сказал Борисов. — Военный самолет-разведчик с румынскими опознавательными знаками появился с запада в девять ноль-ноль в тот момент, когда наши десантники приземлились. Идя на значительной высоте, самолет сделал несколько кругов над Джанкоем и удалился в западном направлении…
Занятый множеством дел, я тоже вскоре забыл об этом самолете и вспомнил лишь на следующий день в беседе с командующим Одесским военным округом генерал-полковником Черевиченко.
Подъезжая к зданию округа, я обратил внимание, что у его подъездов собралось много офицеров в полевой форме, с чемоданами в руках. Молодой капитан, которого я спросил, зачем он явился в штаб, ответил смущенно:
— Подняли по тревоге… Часть уже куда-то уехала, а мы ожидаем распоряжений. Товарищи поговаривают: может быть, война? Но с кем? Я думаю, предстоят штабные учения.
Генерал-полковник Черевиченко, подтянутый, стройный брюнет, принял меня просто и радушно. В течение пяти минут он разрешил все вопросы материального обеспечения бригады, выделил инженерное имущество и грузовые автомашины.
— Вам, Александр Ильич, — сказал он дружески, — я выделяю легковую машину. Можете командировать в округ представителя и получить ее. Сейчас вам придется много передвигаться, везде поспевать. Бригада должна усиленно заняться боевой подготовкой в условиях наиболее приближенных к военному времени.
— Разве имеются сигналы, что скоро будет война?
Черевиченко задумался.
— Для вас, конечно, не секрет, — сказал он, — что фашисты продолжительное время сосредоточивают войска у нашей западной границы. Как-то в их печати промелькнуло сообщение, что эти перемещения носят обычный характер: выезд в лагеря, замена одних частей другими, перебазировка для отдыха и прочее. Восточная граница Германии, ввиду договора тысяча девятьсот тридцать девятого года, наиболее, мол, спокойна, и здесь солдаты и офицеры безмятежно могут отдохнуть.
— Но вчера над Джанкоем появился иностранный самолет-разведчик. Какая наглость! И безнаказанно улетел…
— В последнее время нашу воздушную границу все чаще нарушают иностранные самолеты- разведчики. В основном, немецкие.
— Почему мы их не сбиваем?
Командующий округом посмотрел мне в глаза.
— Когда речь идет о возможности возникновения войны, — сказал он, — о судьбах миллионов людей, недопустимо поддаваться провокации. Гнев всегда плохой советчик. Нужно иметь железную выдержку и стойкость. Если войну с фашистской Германией не удастся предотвратить, — ее нужно хотя бы оттянуть и за это время укрепить нашу военную мощь. Англо-американо-французские правящие круги давно пытаются столкнуть нас с Германией. Для них желательно, чтобы и мы, и немцы истекали кровью в этой войне, а они диктовали бы свою волю… Гитлер не отказался от своих бредовых планов мирового господства. Но если бы мы ввязались в войну с Германией год-два назад, как ликовали бы заправилы англо-американо- французского блока! Они стремятся загребать жар чужими руками. Для нас же, для нашей партии и народа, мир — священное понятие. Однако, если придется воевать, будем биться насмерть!
Сосредоточенно-спокойный, Черевиченко стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль. Таким и запомнился он мне навсегда.
С чувством внутренней напряженности и тревоги я возвратился в часть. Явных признаков резкого изменения обстановки не было, но предчувствие чего-то недоброго упорно нарастало. Я старался успокоить себя тем, что личные предположения могут быть ошибочны. И румынский воздушный разведчик, и командиры, поднятые по тревоге в штабе округа, — эти факты могли быть и несущественными.
Впечатления от поездки в штаб округа вскоре заслонились конкретными делами, жизнью бригады. После учений в Крыму я видел, как много предстояло сделать, чтобы бригада стала образцовой. То, что уже было сделано, могло считаться лишь началом.
