Твои, Отечество, сыны

мне эти улицы, площади, сады, здание школы, скамеечки у заборов, где ясными летними вечерами вели нескончаемые, неторопливые беседы старики, где молодежь пела и танцевала. Да, до боли все это было знакомо, а теперь вспоминалось, как сон. Школа разрушена, многие дома сожжены, ветер раскачивал трупы повешенных партизан…

Я выбираю свободные минуты и разыскиваю домик, в котором когда-то размещался штаб бригады. Здания вокруг сожжены, но этот домик уцелел, и в палисаднике по-прежнему зеленели молодые тополя и клены.

Вхожу в палисадник, стучу в филенчатую дверь, но мне никто не откликается. Домик необитаем… Когда я открываю дверь и, миновав коридорчик, вхожу в знакомую комнату, мне уже чудится, будто я отлучался на какие-то часы. Нет, не просто было снова переступить этот порог: к нему привел долгий и трудный путь, и если мы уходили на восток с тоской и горечью в сердце, — теперь мы познали высокую радость наступления, заслуженное торжество побед.

4

августа 1944 года части 32-го гвардейского корпуса вошли в соприкосновение с противником в районе Сандомира. Бои за Висленский плацдарм, как известно, были продолжительными и носили исключительно ожесточенный характер. К моменту прибытия нашей армии на Вислу гитлеровское командование предприняло отчаянную попытку отсечь на левом берегу реки переправившиеся войска 1-го Украинского фронта и восстановить свою оборону. Особую опасность представляла группировка врага, наносившая удар из района Мелец. Для ее разгрома и была введена в бой 5-я гвардейская армия.

Прекратив наступление и не успев произвести перегруппировку сил для защиты своего фланга с востока, гитлеровцы перешли к обороне. Мы знали, что фашистское командование расценивало Вислу как важнейший оборонительный рубеж и потому бросило сюда большое количество танков, бронетранспортеров, артиллерии, штурмовой и бомбардировочной авиации.

То и дело вражеские танки предпринимали контратаки, но их попытки вклиниться в наши боевые порядки разбивались о стойкую оборону. Массированный огонь нашей артиллерии и стрелкового оружия отсекал вражескую пехоту от танков, и гитлеровцы торопились окопаться.

Словно затравленный зверь, исступленно билось и металось воинство фюрера на этом рубеже, снова и снова пыталось наносить удары в разных направлениях, бросая в контрнаступление на узком участке фронта по 60–70 танков. Фашистское командование не щадило десантов автоматчиков, которые неизбежно гибли в бесплодных и бессмысленных атаках.

В ходе битвы за Вислу не только генералы фюрера, но и его рядовые солдаты могли убедиться в неизбежности своего позорного конца.

Начиная с 12 января 1945 года наш корпус вел непрерывные наступательные бои на пространстве от Висленского плацдарма до реки Одер. Не давая противнику возможности закрепиться на промежуточных рубежах, вынуждая его к поспешному отходу, наши части к исходу 22 января вышли к Одеру, где завязали упорные бои за овладение предмостными укреплениями и на восточном берегу.

Особенно яростное сопротивление отборные войска СС (как видно, фюрер берег их до критического момента) оказали нам в районе Тиргартена (восточнее Олау), однако решительными действиями нашей пехоты и артиллерии они были выбиты из укреплений и отошли на западный берег Одера, взорвав за собой мост в районе Олау.

Не замедляя наступления, наш корпус развернул бои за города Крейцбург и Констандт, крупные узлы железных и шоссейных дорог. Противник, по-видимому, долго укреплял Крейцбург: город был окружен глубоким противотанковым рвом, подступы к нему прикрывались долговременными сооружениями.

Но гвардейцам теперь не были страшны ни доты противника, ни минные поля, ни противотанковые рвы, ни хитроумные заграждения. Советский гвардеец научился воевать, обходить коварные ловушки, подрывать доты

и дзоты, врываться на плечах противника в немецкие города, сокрушать самые неприступные его позиции.

И я снова обращаюсь к 13-й гвардейской. До последнего рубежа победы — до Эльбы — она со славой пронесла свое продымленное, пробитое пулями знамя.

В районе Клетвиц ее подразделения захватили в лесах группы фашистских солдат и офицеров 10-й танковой дивизии «Фрунсберг», 21-й танковой дивизии, дивизии СС из охраны фюрера, зенитного полка «Герман Геринг», различных частей фольксштурма и др. Эти отпетые головорезы готовились к диверсиям в тылу наших войск.

Последние конвульсии врага, сопровождаемые волчьим воем Геббельса по радио, не могли, конечно, предотвратить или замедлить неизбежное: Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков близилась к победоносному завершению. Штурмуя последние узлы сопротивления противника, освобождая от фашистов все новые населенные пункты, воины корпуса с каждым часом приближались к последнему рубежу.

24 апреля наше гвардейское знамя затрепетало над Эльбой. На западном берегу реки, в районе города Торгау, мы встретились с войсками 1-й американской армии. Фашистские войска были рассечены на две изолированные группировки. Теперь уже никто во всем мире не сомневался, что они обречены.

Однако боевой путь 32-го гвардейского стрелкового корпуса еще не был завершен. Выполняя приказ командования, мы двинулись на Дрезден. После двухдневных ожесточенных боев 7 мая 1945 года город был занят нашими войсками. 9 мая корпус вошел в Судетскую область и после коротких боев освободил города Теплице и Шанов. В этот день радио донесло до нас весть о полной безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии.

А 10 мая передовые отряды — танки и мотопехота 13-й гвардейской ордена Ленина, Краснознаменной дивизии — вошли в столицу Чехословакии — златоглавую Прагу.

Не следует думать, читатель, что, рассказывая о боевых действиях 13-й гвардейской и 32-го гвардейского стрелкового корпуса, я хочу подчеркнуть исключительность их подвигов. Наше соединение было лишь небольшой частицей могучих Советских Вооруженных Сил, и оно внесло свой скромный вклад в дело великой победы.

Этот вклад — девять тысяч километров военных дорог, пройденных нами с тяжелыми, кровопролитными сражениями; десятки освобожденных от фашистской нечисти городов Родины, а также Польши, Германии и Чехословакии. Это горы смертоносного металла — разбитых и сожженных фашистских танков, бронетранспортеров, пулеметов, минометов, пушек, отправленных нами в мартеновские цехи, чтобы из орудий смерти они превратились в орудия труда. Это — горькие утраты молодых жизней; прощание с верными друзьями, до конца исполнившими свой воинский долг, и священная, неискоренимая, вечная ненависть к фашизму — во имя радости на земле.

Когда в древней и всегда юной Праге нас обнимали, осыпали цветами и поцелуями наши чехословацкие друзья, оглядываясь на пройденный путь, как пахарь оглядывается на трудную, политую потом ниву, мы, воины, помнили, какой ценой далась нам эта радость.

За взгорьями, неподалеку от Праги, еще погромыхивали орудия. Ветер доносил знакомую дробь пулеметов. На белокрылом облаке, что задержалось над горой, поблескивали отсветы пожара. Это наши воины добивали банду эсэсовцев, которая не признала капитуляцию и пыталась укрыться в лесах. Я смотрел на восток, на сполохи пожара, и мне они казались заревом плавки, а вспышки трассирующих пуль — волнистыми всплесками автогена. В памяти всплывали слова солдата, прозвучавшие с дощатой трибуны на площади у Волги:

—

Мы возродим наши села и города. Они поднимутся из пепла еще прекраснее, чем были. Мы распашем наши земли, обожженные войной, удобрим их, согреем хозяйскими руками и вырастим небывалые урожаи… Мы построим гиганты-заводы и электростанции. Это будет решающая победа коммунизма.

Теперь наши воины отчетливо видели за далями еще не взятых в то время хозяйственных рубежей наш трудовой, наш победный день — светлый и радостный день грядущего.