- А ежели пойман? - Забелин хитро подмигнул.
- Пойман?! Кем? Когда?
- На всякую старуху, Ефим, есть своя проруха. С тем-то я к тебе и заявился... А теперь слушай внимательно. Ты часом не заметил, что в наших магазинах в текущем месяце ни грамма мяса по карточкам не выдавали? Отоваривают мясные талоны яичным порошком, ржавой селедкой и еще черт-те чем. Непорядок? Факт, непорядок. Так вот, я и еще два общественных контролера поинтересовались у заместителя Рызгалова: куда девалось мясо? Тот и глазом не моргнул, отвечает: с мясом в этом месяце дело труба... фонды выбрали, велели нам выкручиваться как знаем, вот и выкручиваемся... Не верите? Справьтесь у товарища Рызгалова.
- Справились? - заинтересованно спросил Ефим.
- Как бы не так. Попробуй застань его в кабинете, угря скользкого! Пошли на хитрость. Узнали телефон продснаба министерства, позвонили туда, невинно так спросили: мол, не будет ли, случайно, дополнительно отпущено мясо ОРСу энского завода? Чувствуем, тот, кто там у трубки, взлетел: «До-пол- ни-тель-но? - кричит. - Вы в своем уме?! На этот месяц вам мясо по фонду отпущено сполна!» Мы, веришь, оторопели! Где же оно, мясо наше? Ведь получает его ОРС по пятнадцать тонн ежемесячно, шутка ли? А на прилавках его нет — испарилось! Или ему кто-то приделал ноги и оно ушло налево. Пятнадцать тыщ килограммов! При теперешней-то голодухе, ежели ушло налево - сумма! Капитал! А?.. Это тебе, Ефим, не какая-нибудь прилавочная афера, а ежели покумекаешь, то и, как ее, фу ты, дьявол, есть подходящее слово, вспомнить не могу.
- Диверсия, - подсказал Ефим.
- Во-во! Политическая диверсия! У тысяч и тысяч рабочих похерить месячную норму мяса - точно, политическая диверсия!.. Что ты на это скажешь?
Ефим молчал. Он и до прихода Забелина мало верил в святость Рызгалова. Состояние дел в продмагах и столовых уже позволяло предъявить Рызгалову солидный счет. Глядишь, и ореол его выдающихся заслуг несколько померк бы, не исключено, что энергичному деятелю рабочего снабжения и с прокурором пришлось бы пообъясняться. Еще в прошлом году намеревался Ефим хорошенько осветить один из темных уголков рызгаловского царства - карточное бюро ОРСа. Но водоворот событий завертел, закрутил его, не хватило тогда сил и времени. А позже, после многих безрадостных перипетий, трудного прозрения, он осознал всю тщету единоборства с Рызгаловым, щедро снабжавшим всем, кроме разве птичьего молока, заводское начальство: и снедь, и одежда, и обувь - все лучшее, чем снабжалось военное предприятие высшей категории, текло немелеющей рекой в руководящие утробы и гардеробы.
Ефим понимал: Забелин обратился к нему, чтобы раскрутить уголовную историю до истока, разоблачить Рызгалова, его сообщников, довести дело до суда. Схема ясна. Налицо сумма неопровержимых фактов. Однако по опыту предыдущих схваток с рызгаловыми куда меньшего калибра, Ефим предвидел, чего это будет ему стоить: почуяв реальную опасность, Рызгалов сразу же возведет впереди себя мощную стену заступников с чинами да именами, за ними и спрячется. Заступники замнут дело, обелят уголовника, и вконец измотанный неравной борьбой Сегал окажется при пиковом интересе, вдобавок наживет новых власть имущих недругов. Связанный по рукам-ногам райкомовской Великановой, парткомовской Дубовой, загнанный в угол безденежьем, скверным здоровьем, он, скрепя сердце, молчал. Судить его за это было бы грешно даже самому
Господу Богу... Года два назад, когда не было с ним рядом Нади, когда не набил еще себе столько шишек, он не задумываясь, с открытым забралом бросился бы в бой. Но теперь?
- Что же ты молчишь, Ефим? Али сдрейфил, солдат? — Забелин смотрел с упреком.
Ефим грустно улыбнулся, покачал головой:
- Нет, Забелин, солдат не сдрейфил. Причина другая... В неподходящее время пришел ты ко мне. Ты, наверно, планировал так: засучит Сегал рукава, мы ему поможем, и прощайся, жулик Рызгалов, с вольной волюшкой. Верно?
- Примерно, - замялся Забелин, - почти что угадал.
- Эх, Корней Лазаревич, Корней Лазаревич! Чудак ты, извини меня! Ну, подумай сам: мелкую сошку, магазинных воришек перевести, говоришь, нельзя, «кабы всем миром, тогда - да!». А с акулой Рызгаловым надеешься при моей помощи расправиться словно повар с картошкой? Нет, Забелин, солдат не сдрейфил, просто лучше тебя знаю, что к чему. Силы и нервов придется потратить уймищу, а у меня сейчас на то и другое - большой дефицит... Не буду вдаваться в подробности, поверь мне, брат, на слово.
Забелин опустил тяжелую голову, подумал, спросил в упор:
- Выходит, нам теперича в кусты?
- Не пори горячку. Дай поразмыслить. По многим причинам здесь с бухты-барахты действовать противопоказано. Кроме того, самодеятельностью заниматься я не вправе. Редактора у нас пока нет. Как только назначат, немедля займемся «мясной операцией».
- Что ж, - не скрывая разочарования сказал Забелин, - будь по-твоему, обождем маленько... Слышь- ка, может мне к самому парторгу ЦК товарищу Смирновскому адреснуться? Ведь я, как-никак, член компартии.
Ефим хотел крикнуть: «Упаси тебя Бог обращаться к этому Иуде!» Но сдержался:
- Не стоит, не надо. Преждевременно. Я же сказал: явится новый редактор, посоветуюсь с ним, приду к тебе в цех. И товарищам своим, контролерам, накажи то же самое, пожалуйста.
- Будет исполнено, товарищ Сегал, не маленький, понимаю. Но учти, просто так я от тебя не отстану... Э-эх! - вздохнул, внимательно вглядываясь в Ефима. - Вид у тебя, того, неважный: худющий, бледный. Поправляться надо, Ефим, война давно кончилась.
- Для кого кончилась, для кого продолжается, - невесело заметил Ефим. - Ты, на всякий случай, оставь мне коротенькое письмо об отсутствии мяса в магазинах.
После ухода Забелина он еще некоторое время оставался в читальне. Листая журнал, забытый кем-то на столе, думал о Забелине, о Рызгалове, об операции «мясо». И почему, черт возьми, Забелину вдруг понадобилось явиться с таким скользким делом именно к нему, Ефиму, уже решившему было хоть на время не лезть в изнуряющие, опасные и неблагодарные предприятия? И вот на тебе! Рызгаловская афера! Уж лучше бы он ничего о ней не знал! Но теперь... Во весь голос заговорила в нем совесть, одержимость взяла верх над благоразумием.
Через два дня в редакцию явилась заведующая парткабинетом Мария Георгиевна Щукина. Молча прошла мимо сотрудников в редакторский кабинет, по-хозяйски уселась за широкий стол, нажала на кнопку сигнального звонка.
Секретарь-машинистка, придя на зов, посмотрела на нее удивленно.
- Что вы так меня рассматриваете, Анфиса Павловна? Может, не узнали?
- Вы, Магия Геоггиевна, - чуть не поперхнулась Пышкина, - вы ведь пагткабинетом заведуете?
- Заведовала, - с нажимом уточнила Щукина. - Отныне я, товарищ Пышкина, решением парткома, утвержденным горкомом ВКП(б), ответственный редактор нашей газеты. Попрошу вас сейчас же пригласить ко мне весь штатный состав редакции.
Увидев Щукину, восседавшую на редакторском месте, Ефим нервно вздрогнул: он давно знал и недолюбливал самоуверенную, нагловатую, мужеподобную даму. И вот -Боже ты мой! - она его прямой начальник! Наваждение, не иначе... Какое отношение она имеет к журналистике?
- Так вот, дорогие товарищи, - забасила Щукина, тяжеловесно и грозно поднявшись над столом, - ставлю вас в известность о моем назначении на пост ответственного редактора. Прошу любить и жаловать, - Щукина обдала присутствующих холодом свинцовых, навыкате, глаз. - Вы меня знали в качестве руководителя кабинета партийного просвещения. С редакторской работой я, может быть, не очень хорошо знакома, но я — коммунист! — Щукина стукнула увесистым кулаком о стол. - И, стало быть, любое партийное поручение обязана выполнять.
«Ну да, - иронически подумал Ефим, - к примеру сочинить симфонию по заданию партии или высечь из мраморной глыбы второго царя Давида».
Щукина налила из графина в тонкостенный стакан воды, выпила его залпом, вытерла рукой влажные губы.
- Как тут да что было у вас при товарище Гапченко, - продолжала она, - не знаю и знать не хочу. Я враг мелкобуржуазного либерализма. На работе - прежде всего, единоначалие. Так нас учил товарищ
