Зажав в одной руке салфетку, Роун отер ею капельки пота, выступившие над верхней губой, а другой — положил на колени нож для мяса.
— Это Корр, он у нас в Праведном проездом, — прервал посла Брак. — Он, правда, слегка смахивает на варвара.
Когда взгляды всех присутствовавших повернулись к Роуну, человек-птица слегка покачал головой.
— Ну, давай, Корр, давай, покажись нам!
Посол издал высокий, пронзительный крик, и внутри у Роуна все оборвалось — это был брат Ворон!
А человек-птица проворковал:
— Надо же, какой он у нас молодой да ранний!
Опустив салфетку, Роун крепко сжал в руке нож для мяса.
— Корр… Неужели у тебя не хватило воображения, чтобы подыскать себе более звучную кличку, Роун из Негасимого Света?
Шепоток, в котором ясно слышалось «Негасимый Свет», прокатился по всему залу, как пожар по сухой траве.
— Взять его! — каркнул Ворон.
Несколько бандитов тут же набросились на Роуна, остальные перекрыли все входы и выходы. Но Роун успел приставить нож к горлу посла еще до того, как у приглашенных вырвались первые крики.
Человек-птица поднял руку, дав всем знак оставаться на своих местах. Но Брак склонился к Аландре и приставил острие кинжала к ее сердцу. Аландра перехватила взгляд Роуна, он выпустил нож из рук и отошел от Ворона.
И в этот момент человек-птица резко развернулся и нанес Роуну сокрушительный удар бутылкой по голове. Глумливая ухмылка Ворона была последним, что успел заметить юноша, падая на осколки разбитого стекла.
Роун очнулся в темной камере, голова у него раскалывалась от боли. Пол был холодным и твердым, грязным на ощупь. В камере стоял затхлый, тяжелый запах человеческого пота, мочи и крови. Он попробовал встать, но потолок был таким низким, что он стукнулся о него разбитой головой. Его пронзила страшная боль, отдавшаяся по всему позвоночнику. Роун коснулся головы, того места, по которому его ударил бутылкой Ворон. Оно очень болело и все было мокрым от крови. Он на коленях полз до двери. Она была заперта.
Послышались шаги. Потом до него донеслись голоса. Дверь распахнулась, и Роуна ослепил яркий свет. На какой-то момент он закрыл глаза, но по голосам смог определить, что к его камере приближались правитель Брак и брат Ворон — человек-птица.
— Здесь ты у нас в целости и сохранности, — прощебетал посол. — Не смог я удержаться от искушения, но если б я тебя убил, Святой обрушил бы на нашего дорогого правителя страшные неприятности. — Потом тихонько прошептал Роуну на ухо: —Тот, кого ты предал, скоро будет здесь, чтобы с тобой рассчитаться. — Обратившись к Браку, он сказал: — Я уже распорядился, чтобы привезли необходимое средство, — и покрутил пальцем над ухом Роуна. — Буду рад видеть в тебе нашего покорного и преданного друга.
Роун тут же с ужасом вспомнил и Поваренка, и тех двух мужчин из Фандора.
Ворон надменно тряхнул крыльями, норовя попасть Роуну в лицо, презрительно хмыкнул и ушел. Брак же не смог удержаться, чтобы не высказать Роуну наболевшее.
— Должен попросить у тебя прощения, как там тебя — Роун или Корр, уж не знаю, что здесь вранье, а что правда. Сначала я думал, что ты просто паразит, но ошибся. На деле ты оказался самой настоящей золотой жилой. Ты даже представить себе не можешь, какое щедрое вознаграждение они мне за тебя предложили!
— Неужели больше, чем за детей, которыми ты торгуешь?
Брак плюнул в лицо Роуну, хлопнул дверью и поспешил за послом.
Снова оказавшись в полной темноте, Роун оперся спиной о стену. Он вытер лицо и глубоко вздохнул.
ПО НЕБУ БОРДОВОГО ЦВЕТА ПЛЫВУТ ТЯЖЕЛЫЕ СЕРЫЕ ТУЧИ. ТОК ГРУБОГО ЧЕРНОГО ПЕСКА ВЛЕЧЕТ ГЛИНЯНЫЕ НОГИ РОУНА ВПЕРЕД С НЕУМОЛИМОСТЬЮ ТЕЧЕНИЯ РЕКИ. ПРИБЛИЗИВШИСЬ К КРАЮ ГИГАНТСКОГО ПЕСЧАНОГО ОПОЛЗНЯ, ОН ЗАСТАВЛЯЕТ СЕБЯ РАССЛАБИТЬСЯ И НЕ ПРОТИВИТЬСЯ ТЕЧЕНИЮ ПЕСЧАНОГО ПОТОКА, ЗАТЯГИВАЮЩЕГО ЕГО В БЕЗДНУ.
КОГДА ОН ОТКРЫВАЕТ ГЛАЗА, ЕГО УЖЕ ЖДЕТ АЛАНДРА — СТАРУШКА-КОЗОЧКА.
«СКАЖИ МНЕ, ГДЕ ТВОЯ ТЕМНИЦА?» — СПРАШИВАЕТ ОНА РОУНА.
«ЗДЕСЬ ТЬМА КРОМЕШНАЯ И НЕТ ОКОН. А ПОТОЛОК ТАКОЙ НИЗКИЙ, ЧТО Я НЕ МОГУ ВСТАТЬ».
АЛАНДРА КИВАЕТ.
«ЭТО ВИННЫЙ ПОГРЕБ — САМАЯ СТРАШНАЯ ТЕМНИЦА БРАКА».
«СКОРО ПРИЕДЕТ СВЯТОЙ».
«МЫ ДОЛЖНЫ УВЕСТИ ДЕТЕЙ ДО ЕГО ПРИЕЗДА».
«НЕ ЖДИ МЕНЯ, УВОДИ ИХ САМА».
«НЕТ. ПОЙМИ: БЕЗ ТЕБЯ НИЧЕГО НЕ ВЫЙДЕТ».
ЗЕМЛЯ ПОД НИМИ ДРОЖИТ, ОСЫПАЕТСЯ, И РОУН ПАДАЕТ ВНИЗ, УНЕСЕННЫЙ ПОТОКОМ ПЕСКА.
Роун очнулся в застенке Брака. Лежа на полу, он потянулся, чтобы немного размяться. Сверчок выводил свои трели, слушая их, юноша немного успокоился, и на ум ему пришли кое-какие соображения.
Когда он находился без сознания, отравленный ядом шипа ползучей лозы, каким-то странным образом он смог покинуть собственное тело. Невидимо витая в высоте, он видел и себя и других, слышал все, о чем они говорили. Интересно, сможет ли он теперь снова покинуть свое тело, но на этот раз сделать это сознательно?
Роун устроился у стены и попробовал заставить тело светиться. Сначала все тонуло в непроницаемой мгле. Но он упорно продолжал попытки, замедлял дыхание, чтобы не поддаться отчаянию, старался создать туннель, проходящий сквозь его тело с потоком дыхания. Он вдохнул и выдохнул, наверное, раз сто и вдруг заметил маленькую искорку. Он мысленно попытался ее раздуть, но она исчезла.
Его вновь охватило безысходное отчаяние. Но через какое-то время песнь сверчка опять привела его в чувство, и он начал заново, сконцентрировавшись на воздухе, проникавшем в легкие. На этот раз до него донесся чей-то голос. Его собственный? Или чей-то другой?
«С искрой ничего не делай…»
Тьма вокруг оставалась такой же густой и непроглядной — ни проблеска, ни движения. Но он продолжал глубоко дышать и ждал того, что должно было случиться.
Слабо замерцала еще одна искорка.
На этот раз Роун ничего не пытался с ней сделать.
Скоро искорка разделилась на две, потом их стало четыре, восемь, и так они продолжали удваиваться, пока тело его не окружил ярко светящийся ореол. Возникло ощущение удивительной легкости, чувство связи с миром, как будто кожа его стала проводником его внутренней сущности во внешний мир.
Роун сосредоточился на собственной макушке, продолжая глубоко дышать и стараясь, чтобы внешний свет, окружавший его тело, превратился во внутренний. Он стал заполнять его голову, вихрясь и сияя за глазными яблоками. Роун снова сделал глубокий вдох, и свет спиралями вошел к нему в грудь, увеличив ее в объеме. Яркой вспышкой сияние прошло по позвоночнику, по ногам, пяткам, и… он взлетел! Он вновь покинул собственное тело. Он видел ту часть себя, которая воплощала его физическое тело, сидевшее в темном углу мрачного смрадного узилища. Но другая его ипостась витала где-то еще — она стала частицей света.
