шляпка была выставлена в магазине на Милсом-стрит еще на той неделе, и цена у нее была просто невероятная! Серена всегда отвечала только утвердительно, но, сказать по правде, она ни разу не замечала ни полной женщины в рыжеватом парике, ни странноватой дамы.
А дело было в том, что бесцельное существование в Бате устраивало Серену не больше, чем жизнь в Доуэр-Хаусе. Смешавшись с болью в сердце от потери человека, который был ей скорее компаньоном, чем отцом, в душе ее жило беспокойство, желание чего-то, о чем девушка могла только догадываться, и это находило свое выражение лишь в скачках галопом на лошади по окрестностям города. Улицы в Бате были до того крутые, что каретами и экипажами почти никто не пользовался, и носильщики портшезов, а не кучера, взяли на себя ответственность за доставку дам на балы и концерты. Фанни уже серьезно подумывала, что стоит отправить обратно домой свое ландо, и понять не могла, что заставляло Серену каждое утро мчаться на окрестные холмы в сопровождении верного, но вечно скептически настроенного грума Фоббинга. Она знала, что падчерица обладает немалой энергией, которая пока так и осталась нерастраченной, однако Фанни не замечала, что самые утомительные поездки Серены приходились в дни прибытия в Бат очередного пунктуального письма леди Терезы Иглшэм. Конечно, она не подозревала, что эти письма, казавшиеся ей утомительными, заставляют Серену почувствовать, как велик разрыв с ее миром. Для Фанни потеря званых обедов в Лондоне, где редко говорили о чем-либо другом, как о правительственном кризисе или о победе над оппозицией, была незначительной; она никогда не могла понять, что может быть такого интересного в известии, что Гренвилль и Фокситы разошлись во мнениях. Удачи и неудачи тори и вигов значили для Фанни куда меньше, чем опасение, что мамочка может прислать в Бат ее старшую сестру Агнес — составить Фанни компанию.
Этот страх серьезно беспокоил молодую вдову до тех пор, пока она не убедилась, что мирная жизнь дочери вовсе не занимает леди Клейпол до такой степени, чтобы либо самой отправиться в Бат в начале лондонского сезона, либо отправить туда вторую дочь, бывшую в возрасте, более чем подходящем для замужества. Леди Клейпол, третья дочь которой вот вот должна была перешагнуть порог классной комнаты, все еще подыскивала подходящую партию для Агнес. Казалось, она уже опустила руки, но тут в своем последнем письме, где строки были подчеркнуты и перечеркнуты, она сообщила, что в настоящий момент лелеет надежду сделать членом их семьи некоего почтенного и достойного человека с кругленьким состоянием. Фанни вздохнула (и не раз!) над этим письмом, но все же была рада, что избавлена от присутствия Агнес. Старшей и ревнивой сестре, которая восполняла старанием и учением то, что природа обделила ее красотой, вполне можно было доверить присмотр за юной Фанни, что навсегда бы лишило последнюю спокойствия. Фанни предпочитала общество своей падчерицы, хотя мамочка не доверяла благоразумию Серены.
Фанни прилежно ответила на это письмо, но, пока перо ее заверяло леди Клейпол, что та неверно судит о милой Серене, чувство некой вины заставило его задрожать и посадить кляксу. Что-то подсказывало Фанни, что мать ни за что не одобрила бы последнее знакомство Серены. Действительно, нельзя было отрицать, что Серена водит дружбу с крайне неподходящими особами.
Знакомство это произошло в водолечебнице, и причем самым невероятным образом. Уже несколько дней внимание девушек привлекала своим необычным видом одна пожилая дама небольшого роста, но весьма внушительных размеров, одетая по моде своей далекой юности. Держала она себя довольно властно, хотя и весело, и имела три подбородка и массу неправдоподобно черных кудряшек, на которых красовалась шляпка, поражавшая глаз изобилием отделки. Серена насчитала только на одной такой шляпке пять страусовых перьев, кисть винограда, две вишенки, три большие розы и две маленькие розетки. Девушки обратились к мистеру Кингу с вопросом, кто эта забавная дама, и получили ответ, что это, кажется, вдова богатого бристольского купца, впрочем, мистер Кинг не мог сказать точно. Несомненно, по- своему это очень достойная женщина, но как это ни печально (и ведь миледи, конечно, с этим согласятся!), на таком избранном курорте, как Бат, ей явно не место. К сожалению, должен был добавить мистер Кинг, дама проживала в городе постоянно, и он вынужден раскланиваться с ней на улицах. Со своей стороны он мог только оплакивать падение нравов и вспоминать более счастливые дни, когда вульгарного состояния было недостаточно, чтобы какая-то миссис Флор могла отдыхать в одном месте с миледи Спенборо.
Эта речь, которую Серена выслушала, презрительно пожав плечами, заставила ее более снисходительно поглядывать на миссис Флор. Вдова регулярно посещала водолечебницу и часто, когда не была занята разговорами со своими знакомыми, во время которых она громко смеялась, пристально разглядывала Серену — взгляд был одобрительный, но слегка смущавший девушку. Серена, тяготясь таким упорным вниманием, наконец вернула этот взгляд, немного подняв брови, и была удивлена, увидев, что пожилая леди кивает и улыбается ей. Забавляясь, Серена приблизилась к ее скамейке.
— Прошу прощения, мэм, но мне показалось, что вы желали бы переговорить со мной?
— Вот это верно, мне этого-то и хотелось! — улыбнулась миссис Флор. — Хотя, что вы, леди, снизойдете до того, чтобы поговорить со мной, — вот уж этого я никак не ожидала. Простите, что я разглядывала вас в упор, вы ведь такая знатная миледи, да все же в вас есть что-то приятное, и вы не так надменно смотрите на меня, высоко задирая нос, как все тут вокруг!
— В самом деле надеюсь, что это не так! — смеясь, ответила Серена.
Миссис Флор ткнула пальцем в ребра мягкосердечного по виду человека, сидящего рядом на стуле:
— Не знаю, что с твоими мозгами случилось, Том Рэмфорд! А ну-ка, приятель, вставай да предложи стул леди Серене!
Сильно смутившись, мистер Рэмфорд подчинился строгому приказу. Миссис Флор твердо прервала его извинения:
— Все, хватит с тебя! Теперь можешь убираться!
— Бедняга! — сказала Серена, усаживаясь. — Вы очень строги с ним, мэм. Но, скажите, откуда вы знаете мое имя?
— Господи, дорогая моя, да ведь вас все тут знают. А вот я готова поспорить, что вы-то не знаете, кто я такая.
— И вы проиграете, мэм. Вы — миссис Флор, постоянная жительница Бата, если не ошибаюсь, — возразила Серена лукаво.
Старая леди весело расхохоталась, от чего все ее подбородки заколыхались.
— Точно, это я, клянусь, вы это знаете только потому, что наверняка поинтересовались, что это за старое пугало, одетое в платья с кринолином.
— Я действительно узнавала, кто вы, но вот описала вас совсем не так! — возмутилась Серена.
— Господь с вами, я же вас не виню. Только я была бы еще большим пугалом, попытайся втиснуться в одно из этих новомодных платьев, что теперь все носят, с талией под мышками и юбкой, прямой, что твоя свечка. Это для вас такой покрой хорош, миледи, вон вы какая миленькая да стройная, но я вам скажу, что я бы была похожа на мешок с отрубями, да еще и перетянутый веревкой. Я вас насмешила? Да я же вижу, что это так, вон как сверкают ваши глазки.
— Боже мой, кто вам только такое мог сказать, мэм? — поинтересовалась Серена, слегка покраснев.
— Ага, вот видите? — захихикала миссис Флор. — Пари держу, вы спрашиваете себя, что заставило меня так желать разговора с вами. Ну, так у меня есть внучка, которая самого высокого мнения о вас, миледи, и, судя по всему, вы тоже очень добры к ней.
— Внучка? — повторила Серена, внезапно застыв на месте. — Не хотите же вы сказать, что… Но нет! Конечно, леди Лэйл… — это единственный человек, что приходит мне на ум… она же урожденная Себден?
— Точно, — радостно сказала миссис Флор. — Себден — мой первый муж и папаша Сьюки. У меня было два славных муженька, и обоих я похоронила, а уж этим Сьюки никак похвастаться не может, как бы там она ни пыжилась!
— Боже милосердный! — воскликнула Серена, от всей души желая, чтобы Ротерхэм оказался тут, чтобы разделить с ней удовольствие. — Ну, тогда я очень рада познакомиться с вами, миссис Флор, потому что искренне привязана к малышке Эмили Лэйлхэм. Она часто развлекала нас в прошлую скучную зиму. Вы знаете, леди Спенборо и я очень скучали по ней, когда девочка уехала в Лондон.
— Это вы по доброте своей так говорите, миледи. Сьюки — а дочка всегда была и будет для меня
