даже тогда, когда он был неподвижен как статуя.
– Впрочем, на самом‑то деле вы отнюдь не наивны. Мне кажется, сейчас подходящий момент для того, чтобы прояснить наши позиции. Не так ли?
Сэнди не смогла ответить: она чувствовала себя кроликом под взглядом удава. И почти окаменела.
– Мои родители, – продолжал Жак, – имеют право знать, что через какое‑то время у них будет внук или внучка. Даже вы с этим согласитесь, не так ли?
– Нет, никогда! – рявкнула Сэнди, уязвленная до глубины души его самоуверенностью. – Я не поверю вам, если вы скажете, что все Шалье станут изливать на нас сплошную благодать лишь потому, что у Энн будет ребенок. Как вы изволили заметить, я действительно отнюдь не наивна. И не стану терпеть их заявления о том, будто Энн – второй сорт.
– Да, да, – попытался он кивком головы ее остановить. – Я уже слышал: «Они недостойны руки ее лизать». Как говорят по‑английски, до меня дошло.
– Вот и хорошо. Значит, вы согласны, что вашей родне незачем навещать мою сестру?
– Речь идет совсем о другом. – Он все еще был холоден. – Было бы гораздо… я бы сказал, удобнее, если бы ваша сестра поехала со мной во Францию, познакомилась с моими родителями и пожила бы в замке до тех пор, пока не родится ребенок.
– Вы шутите… – Сэнди смотрела на него открыв рот, но только по насмешливому взгляду француза поняла это и поджала губы.
– Я никогда не шучу, мисс Гоздон, поскольку считаю шутки напрасной тратой времени, – продолжал Жак. Он говорил мягко, хотя суть сказанного перепугала Сэнди. – Семья моя достаточно богата, положение ее стабильно, мы можем предоставить Энн все, что ей будет нужно. Неужели вы хотите, чтобы ребенок родился вот здесь, в этих условиях?
– В этих условиях? – Сэнди метнула на него гневный взгляд. – Уверяю вас, многие живут гораздо хуже. Эта квартирка мала, но…
– Она не годится для новорожденного из семьи Шалье, – отрезал Жак.
– Еще неделю назад вы не думали о том, в каких условиях живет ваш брат – тоже Шалье – со своей женой. А теперь все должно быть по‑вашему – лишь потому, что Энн беременна.? Хотите заставить ее ехать в другую страну, жить среди чужих людей – и все это против ее желания?
– Мисс Гоздон… – Он набрал побольше воздуха и вдруг как‑то обмяк, опустился на софу, у которой стоял, и откинулся на спинку. – Может, выпьем чаю? – спросил он мягко. – Вы обещали чай сестре, я думаю, она его заждалась. Если мы успокоимся, мы сможем договориться. Я понимаю: вы горой стоите за Энн, и это говорит в вашу пользу, но есть вещи, которых вы не понимаете. И я обязан вам их объяснить.
– Я… – Сэнди беспомощно уставилась на него. Он явно не собирался уходить… и был слишком велик: она не смогла бы вытолкнуть его из квартиры. А в душе ее зрело желание сделать именно это. Ее голубовато‑сиреневые глаза расширились от страха, когда она поняла, как он опасен. С другой стороны, этот человек обладал странным магнетизмом, обаянием, с которым было трудно бороться.
Но сейчас не время заниматься психологическими изысканиями; Она должна собрать все душевные силы и справиться с ситуацией. Она приготовит этот чертов чай, терпеливо и покорно выслушает все, что Жак будет предлагать, а потом выставит его из дома. И больше не пустит на порог никого из этих проклятых Шалье.
Эта семейка отказала Эмилю в материальной поддержке – ему не присылали из дома ни франка, – и тяжелая работа, которую он нашел, его доконала. А в чем мальчик был виноват? Всего лишь женился на девушке, которую любил. А они все презирали Энн настолько, что даже не пожелали с ней познакомиться.
– Пойду приготовлю чай, – сказала Сэнди без всякого выражения.
Вернувшись, она застала Жака в той же позе, в какой оставила, и хотя душа ее ушла в пятки при виде этого большого тела, свободно расположившегося на софе, этого смуглого, ироничного, красивого лица, Сэнди ничем не выдала себя и осторожно поставила чайник на пол, поскольку в комнате не было всяких там излишеств в виде журнального или чайного столика.
– Вы как любите – с молоком или без? – спросила Сэнди.
– Без.
Да уж, можно было и догадаться: он любит все темное и мрачное – мрачное, как его душа. Налив чаю, Сэнди подала ему фаянсовую кружку, стараясь не прикасаться к его руке.
– У нас нет чашек с блюдцами, – пояснила Сэнди.
– Неважно, так даже удобнее. – Он снова откинулся на спинку софы, и Сэнди, налив чаю себе, вынуждена была посмотреть ему в глаза. – Разрешите мне называть вас просто Сэнди? – спросил Жак мягко.
– Что вы сказали?
– Я об имени. Можно называть вас просто по имени? Все эти «мистер Шалье» и «мисс Гоздон»… немного смешно, вы не находите? Нам еще о многом нужно поговорить.
– Я так не считаю.
– Пожалуйста, прошу вас. – Он поднял руку, призывая ее помолчать, и она разозлилась на себя за то, что моментально ему подчинилась. – Давайте разберем наши проблемы постепенно, одну за другой. – Его акцент как‑то смягчил его претензии. – Вы отнесли чай сестре? Ну хорошо. Тогда поговорим. – Прежде всего, – начал Жак, – должен сказать, что моя мать совершенно убита последними известиями, – (Почему он не говорит этого об отце? – удивилась Сэнди.) – Насколько я понял, Эмиль был лишен помощи родных именно после женитьбы. – (Сэнди кивнула.) – Но я ничего об этом не знал.
– Простите, мне трудно в это поверить, – возразила Сэнди. – Почему бы вашим родителям, было не сказать вам?
– Потому что они не сомневались в том, что я сам начну помогать Эмилю. – Голос его был грустным. – Сэнди… есть вещи, о которых мне трудно говорить: они слишком личные. Скажу только, что после случившегося мои родители считают себя страшно виноватыми. То, что они остаток жизни проведут с сознанием этой вины, уже достаточное наказание, вы не находите?
– Нам с братом Андре рассказали о романе Эмиля с вашей сестрой где‑то полтора года назад, когда роман только начался. И я просил Эмиля быть поосторожней.
– Да уж, не сомневаюсь, – проговорила Сэнди резко, и он с сожалением покачал головой.
– Вы неверно меня поняли.
– Разве? Как же прикажете вас понимать?
– Это не мой секрет.
– Да уж, конечно! Но это не смешно. Я не верю, что…
– Ну, ясно, причина имелась, и в тот момент она казалась уважительной. Сообщение Эмиля о том, что он намерен жениться, было принято не очень хорошо. Правда, мы с Андре решили, что, раз дело сделано, пусть события идут своим чередом. Время – лучший врач, в конце концов.
– Что же вас не устраивало? То, что Эмиль женится на девушке не вашего круга? То, что она не француженка? Насколько я знаю, жена Андре – дочь какого‑то графа. Видимо, ее приняли с распростертыми объятиями?
– Мы говорим не об Одиль.
– А разве мы вообще о чем‑нибудь говорим? Вы еще не сказали
