Наваждение

ее.

– Лиз!

– Привет, па. – Она обняла его вместе с пакетами и расцеловала, слегка привстав на цыпочки.

Джон Гардинер был ростом выше шести футов, высокий сухопарый мужчина с неторопливой манерой речи и ленивой походкой. Его когда‑то черные кудри были совершенно седыми. Глаза лучились теплотой, они и сейчас были ярко‑голубыми, открыто смотрели на собеседника. Джон Гардинер относился к жизни с любопытством и интересом. Его занимало все – от кузнечиков до принципов работы двигателя внутреннего сгорания. Такое неравнодушие делало его моложе. Он гораздо легче воспринимал какие‑либо новые идеи, чем его жена, которая почти не покидала своих владений и редко отказывалась от старых привычек.

– Ну и как ты чувствуешь себя дома? Наверняка все кажется меньше и бледнее. Нью‑Йорк, должно быть, совсем другой, чем Саффолк, из твоих писем видно, что тебе там нравится.

– Я отлично провожу время, па. Каждый день полон событий и впечатлений.

– А твой босс? Он тоже впечатляет? Она состроила гримасу.

– Хелен предупредила, что вы уже вроде как просватали меня ему.

– Подобная мысль никогда не приходила мне в голову, – смеясь, запротестовал отец.

– Ну хорошо, потому что из этого ничего не выйдет. Мы с Максом не интересуем друг друга в этом плане. Так что забудьте и думать.

Отец почти жонглировал сыпавшимися из рук пакетами, и она взяла часть их. Когда они подходили к дому, Джон Гардинер спросил:

– А Дэмиан? Что ты чувствуешь к нему сейчас?

Элизабет быстро взглянула на него.

– А разве ты не слышал…

– Ты уже в курсе? – Отец нахмурил брови. – Дэвид сказал тебе?

– Нет, узнала об этом от одного человека в Нью‑Йорке. Па, почему ты не сообщил мне?

– Мы считали, что для тебя будет лучше забыть о нем. Он причинил тебе много боли, Лиз. Это было ужасно, этот несчастный случай, но, что касается тебя, мы всего лишь не хотели новых страданий. Дэмиан Хейс ушел из твоей жизни, и хорошо. Пусть все так и остается. – Отец замолчал и взглянул на дочь. – Это может показаться жестоким, но…

– Я знаю, – сказала Элизабет, в лице у нее не было ни кровинки.

Отец, нахмурившись, внимательно всматривался в ее глаза.

– Ты… ты ведь ничего к нему больше не испытываешь, так, Лиз?

– Я не знаю, что я чувствую, – сказала она и пошла в дом.

Хелен и Дэвид сидели вместе с миссис Гардинер за старым, чисто выскобленным столом на кухне. На столе красовалась стеклянная ваза с пионами, розами и голубыми пиками дельфиниумов. Вокруг вазы стояли тарелки с домашними пшеничными лепешками, сочный фруктовый пирог и большая миска с клубникой. Миссис Гардинер разливала чай в изящные фарфоровые чашки, которые Элизабет так хорошо помнила. В первый раз она наконец почувствовала, что снова дома.

– А где же Вики? – спросила она.

– Она остановилась у своей школьной подружки и приедет завтра, – ответила мать, передавая ей чашку.

– Ты ее не узнаешь, – сказал Джон Гардинер. – Она так выросла, что мне страшно.

– Единственная вещь, которая тебя страшит, так это работа, – возразила ему жена. – Постриг бы после чая лужайку – если кто‑нибудь из нас пойдет туда, ему понадобится компас, там трава выше головы!

– Почему ты всегда преувеличиваешь? – Он раздраженно намазал джемом лепешку.

– И предложи Лиз лепешки, пока не съел все, – выговорила мужу миссис Гардинер.

Он молча повиновался, а Элизабет, улыбаясь ему, взяла с тарелки лепешку.

– У Греты красные щечки. У нее режутся зубки, Хелен? – спросила миссис Гардинер, и Хелен охотно вступила в разговор.

Мистер Гардинер передал Дэвиду джем.

– Ты видел последнюю игру в крикет? Слабая игра. Я бы сказал, что они забыли, как бить по этому чертову мячу…

Элизабет ощутила на щеке тепло упавшего на нее солнечного лучика. Как здесь все было просто, знакомо, и насколько далеким казался ей Нью‑Йорк с его шумом и суетой. Сейчас она даже не могла поверить, что была там, а в следующую минуту уже не могла вспомнить, каково проталкиваться по тротуару сквозь плотную людскую толпу по узким каньонам среди бетонных стен под полицейские свистки и гудки автомобилей.

Той ночью она заснула мгновенно, но проснулась на рассвете от собственного крика. Она села, вся дрожа. Ей опять снился Дэмиан, она была с ним. Перед ней и сейчас еще стояло его лицо: туго обтянутые загорелой кожей высокие скулы, придававшие ему временами свирепый вид и подчеркивавшие необузданный и диковатый взгляд темных глаз, ироничная линия бровей. Лицо Дэмиана трудно было забыть, в нем было что‑то притягательное и непокорное. Она никогда не встречала мужчины, похожего на него, и знала, что никогда больше не встретит. Он отличался от всех – человек, который жил по своим собственным законам, человек со взрывными эмоциями.

Но не лицо его пугало ее и приводило в трепет, ускоряя биение сердца, а мрачная требовательность его черных глаз, его настойчивый голос, произносящий: «Я никогда не отпущу тебя. Ты моя, и, если ты не будешь моей, ты не будешь ничьей. Ты слышишь меня? Ничьей! Никогда! Я не отпущу тебя».

В предрассветном полумраке она не была уверена, что он когда‑либо говорил ей подобное. Но это было так знакомо, она чувствовала, что уже слышала эти слова раньше. Именно это и заставило ее проснуться и закричать. Теперь его слова эхом продолжали звучать в ее голове: моя, моя, никогда не отпущу, никогда. Элизабет почувствовала, что холодеет от ужаса.

Глава 2

Вики приехала домой в воскресенье во второй половине дня. Хелен и Дэвид уже собирались возвращаться в Лондон. Она обняла Элизабет и с завистью начала разглядывать ее.

– Ты выглядишь сенсационно, ну просто шикарно! Это несправедливо, Элизабет.

Элизабет рассмеялась, услышав отголосок их детских ссор. Вики вечно