– Что случилось с тобой после ее смерти? – наконец спросила Клэр.
– К тому времени мой отец уже два года как был мертв. Он служил на большом пассажирском судне и утонул в море. По официальной версии, это был несчастный случай, но я думаю, бедняга спрыгнул за борт: он беспробудно пил.
– А твоя мать?
– Бог знает, где она. Возможно, тоже умерла. Она исчезла, когда мне было два года, и с тех пор о ней никто ничего не слышал. А мои братья, унаследовавшие дом после тети Флоры, продали его и поделили вырученную сумму, так что я снова стал бездомным.
Клэр в ужасе содрогнулась. Теперь она многое поняла в нем. События детства объясняли его таинственную остраненность, склонность к одиночеству. Он жил вдали от людского тепла, и поэтому у Клэр часто возникало ощущение, будто он из темноты заглядывает в чужие освещенные окна. По сути, Дэнзил оказался выброшенным за борт нормальной человеческой жизни.
– А что было дальше? – мягко спросила она.
– Дальше мне впервые улыбнулась удача. – Дэнзил слегка оживился. – Между прочим, у меня есть своя теория, что касается жизни, вселенной… всех вещей на свете. Я верю, что воздается за плохое и за хорошее. Если сейчас ты неудачник, то рано или поздно фортуна повернется к тебе. Рок, провидение, Божья воля – называй это как хочешь, однако последние станут первыми… Моя жизнь началась тяжело, но, когда умерла тетка, меня взяла к себе школьная учительница, и я жил у нее до восемнадцати лет. Ее дом совсем не походил на теткин – у старой женщины тоже были дети, они выросли, разъехались кто куда, и миссис Даррелл с мужем хотели, чтобы дом не оставался без молодежи.
Лицо Дэнзила прояснилось, смягчилось. Клэр поразила происшедшая с ним перемена.
– Наверное, они были замечательными людьми.
– Да, – твердо ответил Дэнзил. – Они молоды душой. И сейчас. А ведь обоим супругам уже где‑то под семьдесят. Когда я переехал к Дарреллам, моя жизнь круто изменилась. Благодаря им я поступил в колледж на актерский факультет, начал карьеру. Я до сих пор навещаю моих благодетелей и постоянно поддерживаю с ними связь.
– А твои братья?
– Я больше их не видел. – Он замолчал, потом процедил сквозь зубы: – Я стараюсь не думать о них. Меня уже не так часто мучат кошмары, но, если я устал или меня что‑то тревожит, они возвращаются снова.
– О… – Только теперь она поняла, какую ошибку совершила. – Ты… тебе опять приснился кошмар, потому что я надела на тебя цепь?
Дэнзил пожал плечами и не ответил, напустив на себя безразличный вид, но Клэр уже знала, кто был причиной возвращения его страшных снов.
– Прости меня… Я так раскаиваюсь… Если бы я знала, я бы никогда… – Она запнулась. – Господи, почему ты не сказал мне о своей клаустрофобии? Должно быть, ты пережил ужасную ночь… – Голос Клэр сорвался, ее душили рыдания.
– А ты поверила бы мне?
– Наверное, нет. – Дрожащими руками она вытащила из кармана ключ. – Садись, я открою замок.
Он сел, и черная шелковая пижама от резкого движения распахнулась на груди. Клэр была так расстроена и потрясена, что не сразу смогла открыть замок, но в конце концов он поддался. Клэр стащила ремень и гремящую цепь на пол. Дэнзил был свободен.
– Все‑таки это случилось. Было чертовски неудобно лежать здесь как тюк.
– Прости меня, Дэнзил. Я не хотела причинить тебе боль. Я только пыталась…
– Спасти свою сестру от меня, я знаю, – закончил он. – Полагаю, Люси уже в дороге? Во сколько у нее самолет?
Клэр искоса взглянула на него. Может, она и чувствовала себя виноватой в его кошмарах, но не доверяла ему до конца. Она бы не удивилась, если бы Дэнзил захотел взять реванш за нанесенное оскорбление. Клэр была вся как на иголках, она была готова в любой момент удрать, но пока Дэнзил, по всей вероятности, не собирался идти в наступление.
– Знаешь, я сделала все правильно. Люси действительно любит Майка и будет с ним счастлива.
– Не оправдывайся передо мной. Ты ею играешь, словно марионеткой.
– Перестань! Ну признай же, что у сестры не было шанса стать кинозвездой.
– Не было. Она красива и неплохо смотрелась бы на экране, но я понаблюдал за ней во время подготовки к маскараду и готов поспорить, что из малышки не вышла бы актриса. Когда Люси пыталась показать ученикам, как играть ту или иную роль в постановке, она двигалась будто деревянная кукла.
– Вот именно. Я видела ее в школьных спектаклях. Обворожительная внешность, отменная дикция. Но… честно говоря, она не захватывала.
– Ей недостает воображения, чтобы играть. Или – неуверенности в себе, сомнений. Она слишком довольна собой, и поэтому ей не хочется стать кем‑то еще, а хорошей актрисе это желание необходимо, иначе все ее роли будут похожи как близнецы. Побывав на моем месте, ты пришла бы к выводу, что таланты полны сомнений и постоянно нуждаются в самоутверждении.
– Зачем же тогда ты предложил ей пройти пробы?
– Она была такой несчастной, и я несколько утомился выслушивать ее нескончаемые жалобы. Я решил, что пробы дадут ей возможность отвлечься, а если бы она прошла их, то неплохо смотрелась бы в одной из массовок.
– В одной из массовок… – повторила Клэр.
– Ты, наверное, уже поняла, что каждый эпизод в фильме я представляю как картину, где не должно быть ничего лишнего. Это правило относится даже к задним планам, появляющимся